Том 2. Повести и рассказы

— В детдоме нас ни разу пирожками не кормили, так и живем без пирожков, — протянул Гришка. — А нэпманы разные их жрут почем зря.

— Ну и что? — спросил Толька.

— А то, что мы — советские дети, мы тоже имеем право пирожки есть!

— А деньги откуда возьмем? — поинтересовался Толька, уже догадываясь, откуда они возьмут эти деньги.

— Деньги сэкономим, — ответил Гришка. — Билетов не купим — вот и деньги. Здесь контролеры и не ходят, наверно, по поездам.

И стали они есть пирожки. Это были совсем небольшие пирожки, но потом оказалось, что они очень даже большие — каждый длиной в несколько километров.

Когда прибыл поезд, ребята вошли в вагон и чинно сели на скамью, как обычные пассажиры, — иначе нельзя было. Будь это шесть месяцев назад, когда они были беспризорными, они могли бы спокойно проехать под вагонами в тормозном ящике или на крыше, да мало ли где. Но теперь на них были чистые курточки, у них теперь был мешок с литературой и зонтик. И они вынуждены были сесть в вагон.

— Вот видишь, едем — и ничего, — прошептал Гришка. — И пирожков поели, и в поезде едем, как порядочные. Со мной не пропадешь!

И он тихо, но с нарастающей громкостью запел: «Вот вечер наступает. Чеснок идет домой, а васинские парни кричат: «Чеснок, постой!» Чеснок остановился, все васинцы кругом: „Деритесь чем хотите, но только не ножом!“»

Пассажиры не успели дослушать печальную историю Чеснока. Вошел контролер. Он быстро убедился, что билетов у ребят нет. Они начали врать, как полагается в таких случаях, но так как они не сговорились заранее, что врать, то это получилось у них неубедительно. К тому же видно было, что это не бездомные мальчишки. Никто из пассажиров их не пожалел, никто не заступился.

— Стыдно, ребята, стыдно, — сказала какая-то старушка. — А еще с зонтиком!

Высадили их на первой же станции. Следующего поезда надо было ждать семь часов.

— На этот раз влипли, — сказал Толька. — И все через твои пирожки.

— Не один я их ел, — огрызнулся Гришка и уныло запел: «Эх, петроградские трущобы, а я на Пряжке родился, и по трущобам долго шлялся, и грязным делом занялся...»

— Не гнуси, — сказал Толька, — нытьем не поможешь, надо думать, как в детдом вертаться.

Но Гришка продолжал петь. Если уж он начинал песню, то обычно доводил ее до конца. Тут надо было набраться терпения. Так, если вы едете в телеге и конь остановился по небольшой своей нужде — напрасно его понукать; нужно просто подождать, когда он кончит свое дело и сам двинется дальше. И лишь когда песня закончилась заключением ее лирического героя в тюрьму, Гришка вступил в разговор:

— Говоришь, надо думать, как в детдом добираться? А ты не видишь, как нас, детдомовцев, из поездов будто котят вышвыривают! Когда я беспризорником был, мне всюду — почет и уважение. Я на станциях раньше пел — всегда подавали, а теперь небось и спасибушка никто не скажет. Не надо нам в детдом возвращаться, — закончил свою речь Гришка. — Хватит с нас. Надо уматывать!

— А куда? Скоро зима.

— У меня братик двоюродный есть, — почему-то переходя на шепот, сообщил Гришка. — Он уже большой, он два года назад, когда я в колонии был, письмо даже прислал, спрашивал, живой ли я.

— А где он живет?

— Он в Ново... в Ново... Он в Новосибирске или в этом, как его, Новороссийске живет. Я и адрес помню — Проточная улица, дом двадцать. Мы сперва можем в Новороссийск поехать, а если там не найдем — сразу в Новосибирск. Или наоборот, можем сперва туда, потом — туда.

— В Новороссийске я был, — сказал Толька. — Там меня на базаре чуть не побили. Если уж ехать, то сначала в Новосибирск.

На ребят снова повеяло прежней бродяжьей жизнью. Но не так-то просто было теперь убежать.

— А с этим что делать будем? — Толька помахал мешком с литературой.

— Книги продадим с мешком вместе, — ответил Гришка. — Пусть другие их читают, а мы с тобой и так умные.

— А с зонтиком что делать? — спросил Толька и подумал о Собачарыче и о том, как ревматизм добирается до его седой головы. То же самое подумал, наверно, и Гришка. Он молча стоял на пустынной платформе, держа закрытый зонт на плече.

— Что с зонтиком делать? — переспросил он и вдруг упавшим голосом ответил: — Не знаю, что с ним делать, с этим чертовым зонтиком...

Он прищурил глаза, сплюнул на платформу и задумался. Потом вдруг ткнул Тольку зонтом в живот и сказал:

— Пропади он, этот зонтик! Придется нам вернуть его Собачарычу. Давай вертаться в детдом. В Новосибирск в другой раз сбежим.

Он сразу успокоился, повеселел и затянул бодрую песню: «Голубыми васильками ты меня укрой и в могилку вместе с папой ты меня зарой».

Ребята решили, что поезда ждать им здесь не стоит. Теперь они стали пугаными воронами. Станция была маленькая, малолюдная — их сразу бы заметили, войди они в вагон. Да и скучно было бы торчать здесь семь часов подряд. К тому же они разузнали, что до следующей станции всего шесть километров и оттуда ходит рабочий торфяной поезд, а это уж дело верное — на таком поезде можно проехать бесплатно.