Том 2. Повести и рассказы

Мочалов сунул руки в карманы. Кровь плеснула ему в виски, и он тяжело задышал. Он предугадывал это еще в разговоре с Экком перед отъездом. Конечно! Иностранцы, наемники. Пошли на службу ради наживы, соблазненные высокой оплатой и легким заработком. Какое им дело до чувств и волнений Мочалова и его товарищей? Они выполняют работу механически, равнодушно. Нужно было настоять на своих бортмеханиках. С этими шкурниками еще наплачешься. Они будут саботировать и отлынивать от работы всякий раз, когда вздумается.

Его потянуло обложить обоих механиков всем запасом ругательных английских слов, пришедших ему на память, но он сдержал себя. Ни к чему! Только обозлишь их, и тогда можно остаться вовсе без механиков. Нужно попробовать пронять их иначе.

— Отлично, — сказал он, с презрением пожав плечами и в упор смотря на Митчелла, — отлично, механики! Вы совершенно правы! Вы наняты для дневной работы, в определенные часы. Я упустил это из виду. Вы обязаны работать «от и до», а остальное вас не касается. Вы правы! На льдине замерзают и ждут гибели не ваши, а наши товарищи. Следовательно, их судьба вас не касается. Вы правы!.. Можете отдыхать. Мы справимся с работой без вас. Вы отправляйтесь спать, а завтра приходите на готовое. Все же лететь мы будем в десять, а не в двенадцать. Ступайте спать, Митчелл. Спокойной ночи!

Он резко повернулся спиной к бортмеханикам.

— Одну минуту, пайлот, — услыхал он за собой голос Митчелла.

— Разговор кончен, — сухо отрезал Мочалов, — я сказал, что вы вправе требовать отдыха. Идите спать. Желаю приятных снов.

Но Митчелл обошел его и стал перед ним. Он был красен до корней волос, и белесые брови стали светлее лица.

— Разговор не кончен, пайлот, — сказал он настойчиво, — я сообщил вам, что в Америке мы имеем обыкновение работать днем, и полагал возможным просить вас отложить час вылета, чтобы мы могли сделать работу утром, отдохнув. Это было мое мнение. Но я не желаю позволять вам бросать мне упреки в бесчеловечности и равнодушии к погибающим. Это право вам не предоставлено контрактом, мистер Мошалоу. Мы не считаем нормальным, чтобы летчики делали работу за бортмехаников. Если это нужно, мы будем работать всю ночь. Вы могли бы нам объяснить необходимость этого, не прибегая к оскорблениям. Мы будем работать! Правильно, Девиль?

— О’кей, Митчелл, — спокойно сказал Девиль, — мы пойдем на работу, сэр, чтобы вы не могли потом рассказывать, что американцы не умеют работать, когда нужно. Не поспать несколько часов не страшно. Я предпочитаю не спать, чем слушать обидные речи.

— Ладно, — Мочалов усмехнулся, — тогда я беру свои слова обратно. Пойдемте к самолетам, Митчелл.

Все вместе они вышли на ночную улицу. Пурга еще мела, но ярость ее уже ослабела. Снег не метался больше в бешеном танце, а только перебегал, дымясь, по закраинам сугробов. Но самолеты, расчищенные в полдень, снова замело почти по плоскости. У своего самолета они разобрали лопаты. Саженко зашел с другой стороны. Мочалов и Митчелл остались вдвоем. Пухлые комья снега полетели в сторону.

Митчелл работал с молчаливым ожесточением, как будто желая показать летчику, как может работать американец, задетый за живое. Он захватывал громадные пушистые глыбы и, весь напрягаясь, сворачивал их. Мочалов с улыбкой посматривал на него.

«Задело по самолюбию, — подумал он, — так и надо. Сперва на самолюбие, а потом на сознание! Иначе ему трудно понять. По существу, он должен воспринимать нас примерно так же, как воспринял бы марсиан».

Глубоко всадив лопату в заскрипевший сугроб, Мочалов налег на нее, но не смог выпростать, — снежный ком был слишком тяжел. Он выпрямился, чтобы передохнуть, и вдруг, пораженный, прислушался. К утихавшему посвисту ветра примешался человеческий свист, неожиданно и фантастически возникший рядом и складывавшийся в знакомый мотив. Насвистывал, несомненно, Митчелл. И несомненно, это был мотив «Типперери».

Не может быть! Мочалов откинул наушник. Нет, он не ослышался. Действительно, Митчелл, разбрасывая снег, свистал эту знакомую, въевшуюся в память с детства песенку. Это казалось невероятным, но это было так. Мочалов шагнул к Митчеллу и взволнованно схватил механика за рукав.

— Почему вы свистите эту песню? Откуда вы ее знаете? — спросил он быстро и почти сердито.

Митчелл воткнул лопату в снег и удивленно посмотрел на пилота.

— Если вам не нравится, я могу перестать, пайлот. Я вспомнил ее случайно, — сказал он виновато-недоуменно.

— Нет, нет, — прервал Мочалов, — пожалуйста… Я только хочу знать, откуда вы знаете эту песню? Где и когда вы услышали ее впервые?