Том 2. Огненное испытание

Павел, стоя на коленях, не мог оторваться от этого зрелища, осматривая все перед собой. Легкий ветерок, шурша в густых пучках темно-зеленой хвои кедрача, не нарушал той таинственной тишины, в которой перекликалась живая природа, только ей одной понятным языком.

— Ку-ку!!! — резко раздалось над головой Павла. Он, испуганно вздрогнув, прижался к стволу дерева и с улыбкой взглянул вслед улетающей шалунье-кукушке.

Потом поднялся на ноги, и из груди его вырвалось:

Великий Бог, когда на мир смотрю я,
На все, что Ты создал рукой Творца,
На всех существ, кому Свой свет даруя
Питаешь Ты любовию Отца.
Тогда поет мой дух, Господь, Тебе:
Как Ты велик, как Ты велик!

Под ногами у него пестрела, мелкими кубиками на фоне зелени, постройка фаланги. Он и минуты не задержался на ней взглядом, но преклонив колена, погрузился в молитву.

После молитвы, в мысленном воображении, он представил себе собрание христиан, каким видел его в последний раз — на празднике жатвы в ранней юности — и, припоминая, стал петь один гимн за другим. Потом вслух рассуждал о Слове Божием. В заключительной молитве Павел просил у Господа, чтобы Он послал кого-либо из верующих, хоть православного, самого маленького, так тяжко было ему одному.

С горы он спустился таким окрыленным, радостным, напоенным благодатью Божией, при этом вспомнил и Моисея, пророков Божиих и Самого Христа с Апостолами, и их восторг: «Равви! Хорошо нам здесь быть…»

Так не хотелось Павлу уходить в поселок и опускаться в этот омут всякой нечистоты и растления.

Заключенные женщины находились здесь же, среди мужчин. Некоторые вступали в фиктивные, кратковременные «браки», здесь же, открыто при всех располагались своей «семьей», в лучшем случае, отгородив свои нары простынями. Но неожиданные этапы разлучали такие «семьи», не считаясь с их чувствами и условиями. Тогда в знак протеста, какая-либо из половин, бритвами резали себе вены или другие части тела. Все это так удручало Павла, что он с глубоким воплем молил Бога, чтобы Он сохранил его среди этого Содома.

Однажды ему рано удалось выполнить норму, и он спешил, уйдя из забоя (место работы), уединиться в молитве пред Господом.

Проходя по высокой насыпи, он откуда-то снизу услышал крик:

— Эй, Магда! Вон, твой братец идет!

Снизу, из группы этапников, каким полтора месяца назад был сам Павел, поднялся среднего роста мужчина: стройный, одетый в монашескую рясу, в шляпе, с кротким красивым лицом — и, торопливо забравшись по откосу на полотно, спросил Владыкина:

— Простите, вы верующий?

— Да, я христианин и за имя моего Господа нахожусь здесь, — ответил Павел.

— Ой, как я счастлив, братец! — порывисто ухватившись обеими руками, он, не вдаваясь в подробности, обнял Павла.

Владыкин пригласил его сесть, и они, усевшись рядом на бровку, с упоением предались беседе.

— Я служитель православной церкви, — начал торопливо собеседник, — духовное имя мое — брат Касьян, так как я 14 лет прожил в монастыре и достиг там сана иеромонаха. В свое время закончил духовную семинарию и при наличии монастырского сана, посвящен в сан епископа. Последнее мое подвизание в сане епископа было по Московской области, за что я и осужден на три года. В миру, я значусь — Павел Магда.

После высказанного, он с таким восторгом ухватился за руку Владыкина и потряс ее, что тот невольно расположился к Магде, и в свою очередь ответил:

— Ну, брат мой, я о себе могу сказать очень мало: Бога я любил с детства, но осмысленно отдал сердце Господу только в конце января этого года. Образования духовного я никакого не имею. После покаяния, через две недели, от меня потребовали пред народом в заводском клубе объяснения. Вот там я выступил и засвидетельствовал о Христе, как я сам Его принял. Судить меня не стали, не было материала, но, признав опасным, просто без суда, дали мне 5 лет, оторвали от родительского дома и привезли сюда.

Встреча была для обоих хоть и неожиданной, но весьма желанной, и, условившись встретиться в поселке, они расстались.

Когда Павел увидел Магду в поселке и внимательно пригляделся к нему, то заметил, насколько глубоки были страдания епископа и что они несравненно больше, чем у него самого, несмотря на то, что Магда бодрился, старался быть веселым, чему отчасти, первое время способствовала и их встреча.

Обесчещен он был прежде всего тем, что его остригли, как и всех, а также обрили бороду и усы, удостоверяющие в известной мере, его священство. Единственное, что ему удалось сохранить из доказательств своего духовного сана — это облаченье и колпак на голове, с чем он не расставался даже на работе.

Уединившись, они приступили к беседе и более подробному знакомству друг с другом.

— Ну ты, братец, к какому вероисповеданию относишься? — спросил Магда Владыкина.