Том 2. Огненное испытание

В комендатуре юношу раздели донага, тщательно обшарили все, до последней тряпицы, и, записав что-то в книгу, одев в свое же, домашнее, толкнули в тюремный двор. За просторной, твердо утоптанной и выметенной площадью, перед его глазами предстало огромное, серое здание двухэтажной тюрьмы. Из-за оконных решеток замелькали платочки, до локтя обнаженные женские руки, серые мрачные лица арестантов.

— Откуда, эй, парень?.. За что?.. Сколько дали?.. — слышалось из-за решеток верхнего и нижнего этажей.

— Приветик… мой милый… к нам его!!! — надрываясь, кричала снизу, из-за решетки, молодая полуобнаженная женщина, махая, безобразно испещренными татуировкой, голыми руками. С отвращением, Павел отвернул лицо свое от этого зрелища, стоя в ожидании, перед закрытой дверью.

Из-за угла, в серой шинели, с винтовкой на плече вышел тюремный стражник, обходивший мерными шагами здание тюрьмы.

За крышами дворовых построек возвышалось большое здание тюремной церкви. Стены ее пестрели безобразными пятнами отшелушившейся штукатурки, из которых мышиными норами чернели рассыпающиеся кирпичи. Из зияющих пробоин в церковном куполе, то и дело сновали сизаки (голуби) и вороны; над куполом, слегка наклонившись, одиноко торчал крест, с надломленной перекладиной. Немного правее церкви, располагался ассенизаторский двор, откуда временами доносилось его специфическое зловоние.

Душа Павла, как-то съежилась, и он, немного вобрав голову в плечи, шагнул через порог открывающейся тюремной двери. Теперь он понял, что его арестовали не ошибочно, на свободу рассчитывать нечего; здесь будет протекать его жизнь — в этом страшном помещении. Через минуту-две, его завели в камеру, где с первых шагов, он облегченно вздохнул.

Камера была, хотя и тесная, но высокая, с большим окном, загороженным тюремной решеткой. По трем стенам были расположены одинарные сплошные нары, которые от множества обитателей, блестели, как полированные. У одной стены стоял стол с бачком воды, скамья; в углу — тюремная параша, тщательно закрытая крышкой.

Арестанты приветливо встретили Павла. Один из них, подошел, снял с его плеч торбу и, положив на нары, сказал:

— Ну, здорово, паренек! Вот, будет твое место, ложись, ничего не бойся, в нашей камере тебя никто не обидит.

Павел с улыбкой осмотрел всех в камере и, растерянно поздоровавшись, поднялся, на указанное ему место, преклонил колени и стал молиться. Вначале арестанты не обращали на него внимания, были заняты каждый своим разговором, но вскоре, глядя друг на друга и на молящегося юношу, приумолкли.

Павел с большим усилием подавил в себе волнение, и дух молитвы овладел им. Молился он недолго, но со всем усердием, прося Господа научить его, как вести себя среди этого общества, и укрепить против тех мыслей и чувств, какие он испытывал впервые; чтобы Бог дал ему мудрость в ответах, которые ему надлежало дать, начальству и судьям, в ближайшее время, чтобы Господь утешил и сохранил мать с отцом, оставшихся на воле.

После молитвы он стал беседовать с товарищами по камере, знакомясь с ними, и удивляя всех разумными, осмысленными рассуждениями: о жизни, и особенно о Христе, и Его великом Евангельском учении. Люди слушали с большим вниманием, но их удивляло не само учение Христа, а то, что такой молодой юноша, по их выражению, так крепко верит в Бога. В камере он приобрел всеобщее расположение. Поэтому тюремная брань да беспрерывное курение стали, заметно, сокращаться.

* * *

Через несколько дней Павла вызвали к следователю. По дороге он пытался представить себе предстоящую беседу; в сознании его пробежали, один за другим, предполагаемые вопросы, угрозы и даже побои, о которых, частично, он слышал от других, особенно, от своих новых камерников. Он почувствовал, что сердце его расслабло, а когда подошел к кабинету следователя, совсем растерялся.

— Ну как, Владыкин, ты за эти дни подумал о своем будущем? Ты представляешь, куда заведет тебя твой Иисус? — надменно спросил его следователь.

Павел посмотрел вокруг себя: в кабинете сидело несколько человек и, как мечами, пронизывали его своими взглядами, изучая все его движения. Один из них был в форме НКВД, другие — в приличных гражданских костюмах: пожилые и совсем еще молодые.

— Как, Владыкин!? Неужели ты веришь в какого-то Иисусика? Такой молодой! Откуда ты раскопал эти стариковские глупости? — обратился к Павлу, самый пожилой из них.

— Уважаемый начальник, — начал Павел, — вы такой пожилой, видимо, старый член ВКП(б), было бы вам приятно, если бы я вашего вождя — Ленина, унизил сейчас так, как вы, насмешливо, уничижаете передо мной Иисуса Христа — Господа моего? Разве вас так учил Ленин поступать, в атеистической пропаганде, с верующими людьми? Я ведь был немного атеистом и хорошо помню партийную установку Ильича, по отношению к верующим — это, во-первых.