Том 2. Голуби преисподней

Стояла напряженная тишина. Нуреддин вытянул руку — медленно, словно загипнотизированный кровавым пульсирующим блеском. В мозгу Кларни зазвучало неясное эхо — знак присутствия чего-то могучего и неописуемо мерзкого, пробуждавшегося от многовекового сна. Он инстинктивно обвел взглядом черные циклопические стены. Самоцвет изменился — теперь он пылал темно-багрово, гневно и грозно.

— Сердце зла, — буркнул шейх. — Сколько царей погибло из-за тебя с начала времен? В тебе наверняка течет и царская кровь. Султаны, принцессы, полководцы, обладавшие тобой, превратились в прах, сгинули во мраке забвения, а ты сверкаешь в неприкосновенной гордости своей, о пламень вселенной…

И он схватил камень. Панические крики арабов перекрыл пронзительный нечеловеческий визг. Стиву показалось, что это кричит камень — голосом живого существа. Самоцвет выскользнул из пальцев шейха. Нуреддин мог его попросту выронить, но американцу показалось, что камень выпрыгнул из рук, как живой. Подпрыгивая на ступенях, он покатился вниз. Нуреддин бежал следом, ругался, когда его растопыренные пальцы хватали пустоту.

Самоцвет упал на пол, резко свернул и, подпрыгивая на толстом слое пыли, крутящимся огненным шаром покатился к задней стене. Нуреддин настигал его… камень ударился о стену… пальцы шейха потянулись к нему…

Крик смертельного ужаса разорвал тишину. Казавшаяся сплошной, стена внезапно расступилась. Из черной дыры выстрелило щупальце, оплело тело шейха, словно атакующий жертву питон, и головой вперед втянуло внутрь. Стена вновь стала ровной и гладкой, только откуда-то изнутри раздавался пронзительный вопль, замораживавший кровь в жилах тех, кто его слышал.

Бедуины с криками кинулись прочь, толпой протиснулись в проем и помчались вниз по ступеням, ошалевшие от страха.

Стив и Яр Али мрачно слушали, как затихают в отдалении их крики, со страхом всматривались в стену. Крик шейха оборвался, и страшнее его была наступившая тишина. Друзья затаили дыхание. Вдруг, похолодев от страха, они услышали, как с легким шумом что-то, то ли камень, то ли железо, скользит по выдолбленным в камне желобкам. Потайная дверь отворилась, и Стив увидел в темноте хода слабое свечение — это могли сверкать глаза чудовища. И крепко зажмурился — не смел глянуть в лицо угрозе, надвигающейся из темного проема. Он знал — есть вещи, которых не может вынести человеческий рассудок. Все первобытные инстинкты души заклинали его опасаться подступающего кошмара. Неведомо как он знал, что Яр Али тоже зажмурился. Они лежали, замерев, как мертвые.

И ничего не услышали, но почувствовали присутствие зла, чересчур ужасного, чтобы человеческий ум мог его понять, пришельца из Невероятных Глубин, от дальних черных рубежей космоса. Холод смерти залил комнату, и Стив почувствовал, как опаляет его стиснутые веки, морозит мозг взгляд нечеловеческих глаз. Если бы он посмотрел, если бы на миг открыл глаза, рассудок навсегда покинул бы его.

Зловонное дыхание обдало его лицо. Он знал, что чудовище склонилось над ним. Лежал неподвижно в объятиях кошмарного ужаса и мысленно повторял одно: ни он, ни Яр Али не прикасались к камню, который стерегло чудовище.

Потом смрад рассеялся, холод отступил, потайная дверь вновь тихонько заскрежетала по желобу. Чудовище возвращалось в свое тайное укрытие. Все демоны ада, сколько их ни есть, не удержали бы Стива от искушения — взглянуть хоть одним глазком, хоть на миг. Один только взгляд, прежде чем закрылась потайная дверь, один беглый взгляд — но и этого хватило, чтобы человеческий мозг утратил все связи с действительностью. Стив Кларни, искатель приключений, человек со стальными нервами, потерял сознание — впервые за свою бурную жизнь.

Как долго он лежал в беспамятстве, он так никогда и не узнал. Но длилось это наверняка недолго. Когда он очнулся, услышал шепот Яр Али:

— Лежи спокойно, сахиб. Еще немного, и я достану зубами твои путы.

Стив почувствовал, как мощные челюсти афганца перегрызают веревки. Он лежал в неудобной позе, лицом в пыли, раненое плечо разгоралось болью. Старался собрать отрывочные воспоминания воедино. И вспомнил все, что видел, что пережил. Но что из того, подумал он в полубреду, было горячечным видением, порожденным усталостью и иссушившей горло жаждой? Борьба с арабами была на самом деле — о том свидетельствовала боль от ран и его путы. Но страшная смерть шейха и нечто, появившееся из черной дыры в стене, — это наверняка видение. Нуреддин попросту упал в какой-нибудь колодец…

Его руки оказались свободны. Пошарив по карманам, он нашел незамеченный арабами перочинный ножик. Он не поднимал головы, не осматривался, пока разрезал веревки, освобождая Яр Али. Это была тяжелая работа — левая рука не подчинялась.

— Где бедуины? — спросил он, когда афганец встал и помог подняться ему.

— Во имя Аллаха, сахиб! — удивился тот. — Ты что, с ума сошел? Забыл?! Пошли быстрее, пока джинн не вернулся!

— Это был кошмарный сон… — пробормотал американец. — Смотри, самоцвет снова на троне… — голос его сорвался.