Том 2. Голуби преисподней

Молодой офицер, улыбаясь, налил полную чашу вина и, поднявшись на цыпочки, поднес ее к запекшимся губам висевшего на кресте человека. В бездонных глазах пикта взметнулось пламя страшной ненависти. От отклонил назад голову, чтобы даже кончиками губ не дотрагиваться до чаши, и плюнул прямо в глаза молодому римлянину. Тот выругался, отшвырнул чашу в сторону, вырвал из ножен меч и, прежде чем кто-либо успел его удержать, вонзил клинок в тело пикта.

Сулла сорвался с места с возгласом ярости. Человек, которого называли Парта Мак Отна, вздрогнул и молча прикусил губу. Валерий, слегка ошеломленный происшедшим, с унылой миной вытирал свой меч. Молодой офицер действовал инстинктивно, отвечая на оскорбление, нанесенное гражданину Рима — иначе поступить в возникшей ситуации он не мог.

— Сдай оружие, юноша! — крикнул Сулла. — Центурион Публий, арестуй его. Пусть посидит пару дней в тюремной камере на хлебе и воде — научится сдерживать патрицианскую гордость, когда вершится воля Империи. Ты что, глупец, не понимаешь, что преподнес этой собаке желанный подарок? Кто же, повиснув на кресте, не предпочтет столь страшной участи смерть от удара меча? Взять его! А ты, центурион, проследи, чтобы стража стояла до тех пор, пока вороны не расклюют труп до голых костей. Парта Мак Отна, я отправляюсь на пир в дом Деметрия. Не желаешь ли пойти со мной?

II

Посол, не сводивший глаз с безжизненного тела, свисавшего с креста, покачал головой. Сулла встал и, иронически улыбаясь, направился в город. За ним следовал секретарь, несший позолоченное кресло, шествие замыкали равнодушные ко всему происходившему солдаты. Среди солдат с опущенной головой шел Валерий.

Парта Мак Отна забросил на плечо полу плаща, еще раз взглянул на мрачный крест и висящий на нем труп, темным пятном выделявшиеся на фоне пурпурного неба, на котором начали собираться ночные тучи, и медленно удалился. За ним молча ковылял его слуга.

В одной из резиденций Эббракума человек, которого называли Парта Мак Отна, метался, словно тигр, по комнате. Его обутые в сандалии ноги бесшумно скользили по мраморным плитам.

— Гром, — повернулся он к слуге. — Я прекрасно понимаю, почему ты цеплялся за мои ноги, о чем молил Лунную Госпожу. Ты боялся, что я потеряю голову и кинусь на помощь этому несчастному. О боги, я знаю, именно этого ждала эта римская собака. Его закованные в железо цепные псы внимательно за мной наблюдали, а его лай выносить было труднее, чем обычно. О боги, черные и белые, боги тьмы и света! — Он в приступе ярости выбросил кулак вверх. — И я должен был стоять и смотреть, как моего человека убивали на кресте — без следствия и суда — ведь не назовешь же судом этот позорный фарс! О черные боги мрака, даже вас я вызвал бы, чтобы уничтожить этих мясников. Клянусь Безымянными, за это преступление поплатятся многие, Рим вскрикнет, как женщина, наступившая на змею.

— Он знал тебя, господин, — сказал Гром.

Посол опустил голову и закрыл лицо руками.

— Его глаза будут преследовать меня даже на ложе смерти. Да, он знал меня и до самого конца надеялся, что я ему помогу. О боги и демоны, до каких пор Рим будет безнаказанно убивать моих людей у меня на глазах? Пес я, а не король!

— Во имя всех богов, не кричи так громко! — воскликнул испуганно Гром. — Если римляне хоть на секунду заподозрят, что ты — Бран Мак Морн, висеть тебе на кресте рядом с тем несчастным.

— Они и так вскоре обо всем узнают, — сказал мрачно король. — Сколько же можно носить личину посла, шпионя за врагами. Эти римляне хотели посмеяться надо мной, лицемерно скрывая презрение и пренебрежение под маской любезности. Да, Рим любезен с послами варваров. Он дает нам прекрасные дома под жилье, рабов, женщин, не скупится на вино и золото, но в душе смеется над нами. Их предупредительность сродни оскорблению, а иногда, — как сейчас, например, — их презрение проявляется в полной мере. Я видел все это. Я невозмутимо глотал их оскорбления, но это… клянусь всеми демонами преисподней, это уже сверх пределов людского терпения. Мои люди смотрят на меня. Я не могу обманывать их ожидания: любой из них, самый жалкий и ничтожный, вправе рассчитывать на мою помощь и защиту. Ибо к кому еще они могут придти со своими бедами и горестями? Нет, клянусь богами, на издевательства этих римских собак я отвечу черной стрелой и острой сталью.

— А вождь в пурпурном плаще? — Гром говорил о наместнике, и в его гортанном голосе бурлила жажда крови. — Он умрет? — Блеснуло обнаженное лезвие меча.

Бран посмотрел на него хмуро.

— Легче сказать, чем сделать. Да, умрет, — но как до него добраться? Его германская гвардия днем стоит у него за спиной, а ночью — у окон и дверей. Среди римлян у него столько же врагов, сколько и среди варваров. Любой бритт с радостью смахнул бы ему голову с плеч.

Гром схватил Брана за плащ.

— Позволь мне сделать это, господин! Моя жизнь ничего не стоит. Я заколю его на глазах у стражи.

Бран усмехнулся и ударил слугу по плечу с силой, которая бросила бы наземь любого другого.