Читаем Том 2. Гай Мэннеринг полностью

- Могу вас уверить, мистер Хейзлвуд, что вряд ли кто принял во всей этой истории такое участие, как я, и не только ради благополучия нашей страны, но также из особого уважения к вашей семье, которую это так близко задело. А ведь ее это действительно близко касается, мистер Фезерхед уже стар становится, а теперь вот у него второй удар был, и говорят, что он оставит свое кресло и уйдет на покой; вам стоило бы серьезно об этом подумать. Говорю вам это все как друг, мистер Хейзлвуд, и как человек, который разбирается в делах, и если бы мы с вами вместе...

- Извините меня, сэр, но у меня нет никаких целей, для достижения которых мне понадобилась бы ваша помощь.

- Ну что же, может быть вы и правы, времени впереди еще достаточно, и это, пожалуй, даже хорошо, что вы так молоды и вместе с тем так осторожны. Ну, а вот что касается вашего ранения, то, по-моему, я уже напал на верный след, и я не я буду, если виновник не ответит у меня за все по закону...

- Еще раз прошу вас извинить меня, сэр, но, по-моему, вы немного перестарались. У меня есть все основания думать, что ранили меня случайно и что выстрел не был преднамеренным. Вот если бы вы обнаружили в ком-нибудь неблагодарность и заранее обдуманное предательство, поверьте, что я бы осудил и то и другое заодно с вами, - ответил Хейзлвуд.

"Опять осечка, - подумал Глоссин. - Надо с другой стороны зайти".

- Вы правы, сэр, это хорошо сказано! Человека неблагодарного жалеть нечего, все равно что вальдшнепа на охоте. А вот насчет охоты нам действительно поговорить надо. (Так переводить разговор с одного предмета на другой Глоссин выучился у своего патрона.) Я часто вас встречаю с ружьем, и теперь вы, наверно, опять уже скоро сможете ходить на охоту. Только вы за свои границы почему-то никогда не переступаете. Сделайте мне одолжение, приезжайте без всяких церемоний поохотиться на элленгауэнских землях, дичи-то там, пожалуй, побольше будет, хоть, что говорить, и у вас ее немало.

На это предложение Хейзлвуд ответил одним лишь холодным и сдержанным поклоном. Глоссин был вынужден замолчать и почувствовал некоторое облегчение, когда вернулся полковник Мэннеринг.

- Я, кажется, задержал вас, сэр, - сказал полковник, обращаясь к Глоссину. - Я хотел уговорить мисс Бертрам отказаться от своей неприязни и все же выслушать вас ввиду важности обстоятельств, которые вы имеете сообщить ей. Но я убедился, что после недавних событий, которым не так легко изгладиться из памяти, личная встреча с мистером Глоссином для нее невозможна, и с моей стороны было бы жестокостью на этом настаивать; поэтому мисс Бертрам и поручила мне выслушать ваши притязания или предложения - словом, все, что вы хотели сообщить ей.

- Гм! Гм! Очень жаль, сэр, очень жаль, господин полковник, что у мисс Бертрам могло появиться такое предубеждение против меня, даже одна только мысль, что я...

- Сэр, - сказал непоколебимый Мэннеринг, - там, где никого не обвиняют, нет надобности и в оправданиях. Есть ли у вас возражения против того, чтобы сообщить мне, как временному опекуну мисс Бертрам, те обстоятельства, которые, судя по вашим словам, ее близко касаются?

- Нет, что вы, господин полковник! Вряд ли она могла бы избрать для этой цели человека более достойного и вряд ли мне хотелось бы с кем-нибудь, кроме вас, поговорить обо всем с полной откровенностью.

- Не угодно ли вам перейти прямо к делу?

- Право ж, не так легко все рассказать сразу... Но мистеру Хейзлвуду вовсе незачем уходить отсюда, я ведь желаю только добра мисс Бертрам и хочу, чтобы весь свет об этом узнал.

- Мой друг мистер Чарлз Хейзлвуд вряд ли захочет слушать то, что никак его не касается, и теперь, когда он нас оставил одних, я попрошу вас покороче изложить мне суть вашего дела. Я солдат и не терплю околичностей и обиняков. С этими словами он выпрямился, сел и стал ждать, что ему скажет Глоссин.

- Сделайте милость, взгляните на это письмо, - сказал Глоссин и передал полковнику послание мистера Протокола, решив, что этим путем он скорее сможет перейти к сути дела.

Мэннеринг прочел письмо и тут же вернул его, записав себе в памятную книжку фамилию адвоката.

- Об этом нам говорить нечего. Я позабочусь об интересах мисс Бертрам.

- Но.., но знаете, господин полковник, есть еще одно обстоятельство, о котором только я один вам могу рассказать. Эта леди, миссис Маргарет Бертрам, как мне доподлинно известно, сделала завещание в пользу мисс Люси Бертрам в то время, когда она гостила в Элленгауэне у моего покойного друга, мистера Бертрама. Домини - так мой покойный друг всегда называл мистера Сэмсона - и я, мы вдвоем были тогда свидетелями. И старуха имела право так поступить, потому что она тогда уже унаследовала Синглсайд, хоть поместье и было передано в пожизненное пользование старшей сестре. Такова уж была прихоть старика Синглсайда. Чудак стравил на этом деле своих двух дочерей, как двух кошек. Ха-ха-ха!

Перейти на страницу:

Все книги серии Скотт, Вальтер. Собрание сочинений в 20 томах

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза