Тихий. Нет. Мы всегда умели быть мучениками. У нас хватало мужества перед смертью плевать в лицо своим убийцам, но мы… мы слишком редко убивали своих убийц.
Хотите, я прочту стихи, которые я написал об этом?!
Франтишек. Слушаем.
Тихий
Франтишек. Хорошо получилось?
Тихий. Как вам сказать?.. Конечно, это не моя обычная лирика, это стихи политические. Но они мне… нравятся. Да! Нравятся! Я снес их в «Руде право».
Грубек. Там, кажется, коммунисты?
Тихий. Да. Им понравилось. Они посоветовали мне кое-что исправить. Я взял стихи до завтра. По-моему, они правы. Сейчас надо порезче… Я сделаю это.
Грубек. Ну, что же, может быть, они и в самом деле правы. А не может быть так, пан Тихий, что сегодня они вам скажут: «Сделайте то-то, так нужно», а завтра опять: «Следует поправить так-то и так-то, это нужно», и послезавтра – то же. И в конце концов вы будете писать совсем не то, что хотели вначале. Вы будете писать то, что нужно им, и забудете, что нужно вам.
Тихий. Вы – змея.
Грубек. Что?
Тихий. Змея. Вы меня ужалили. Я только сейчас это понял.
Грубек. Возьмите свои слова обратно.
Тихий. Не возьму.
Франтишек. Сейчас же подайте друг другу руки. Богуслав, вы у меня в доме!
Тихий
Грубек. Просто я давно люблю ваши стихи и тревожусь за вас. Вот и все.
Франтишек. Сейчас же подайте друг другу руки. Я прошу. Я редко о чем-нибудь прошу.
Тихий
Грубек. Тогда лучше идите в ту комнату, – там вы, надеюсь, будете со всеми согласны.
Тихий. Нет, я не пойду в ту комнату.
Грубек. Ну, что же, тогда оставайтесь с нами.
Тихий. Я не хочу оставаться с вами.
Грубек. Ну, тогда остается последнее – идти к себе домой.
Тихий. Нет, мне там будет скучно.
Грубек. Чего же вы хотите?
Тихий. Не знаю.
Франтишек. Ну, а если мы уйдем, – это вас устроит?
Тихий. Да. Я буду сидеть здесь в одиночестве между вами и ими. На этот раз вы хорошо придумали.
Грубек. А мы с тобой, Франтишек, пойдем в твой кабинет. В конце концов одна тихая комната в доме – это все, что нужно отцам, когда дети шумят.
Тихий
Божена. Пан Тихий, я, кажется, влюблена.
Тихий. Давно?
Божена. Три года.
Тихий. И сильно?
Божена. Безнадежно. Бессмысленно, во всяком случае.
Тихий. Почему бессмысленно? Поверьте мне, в любви всегда есть какой-то смысл.
Божена. «В воскресенье я уеду, и, наверное, мы с вами больше никогда не увидимся». Самое ужасное, что он прав: я даже в мыслях не могу поселить его рядом с собой, потому что он совсем с другой планеты. Совсем с другой… Или нет, я вам скажу по-другому. Я стою над водой и вижу, как там все живет и плавает. Но я не могу туда, я там задохнусь, а те, что там, не могут ко мне, они задохнутся здесь.
«В воскресенье я уеду, и, наверное, мы с вами больше никогда не увидимся».
Тихий. Но зачем все это вы говорите мне?
Божена. Простите… У меня дурной характер. Я не хочу мучиться одна. Или нет, подождите, вот если через неделю я бы пришла к вам и сказала: «Я не люблю вас, но если хотите, то можете жениться на мне», – вы бы женились на мне?
Тихий. Нет, я бы не женился на вас.
Божена. А Мачек женится. И все будет хорошо. Я еще чему-нибудь начну учиться и опять брошу. Это будет не важно – деньги будут. Да, да, именно так: летом в Ниццу, зимой в Париж, машина, путешествия и останавливаться в лучшем отеле. И если ехать в Испанию, то только потому, что там бой быков. Он прав. Он, конечно, прав.
Тихий. Кто прав?
Божена
Тихий. Нет, он не прав.
Божена. Вы не знаете даже, что он говорил,
Тихий. Все равно, он не прав.
Людвиг. Кто не прав, пан Богуслав?
Тихий. Не прав!