Том 2. Черное море. Дым отечества

Среди деревьев стоял седоватый туман. Было очень тихо, так тихо, что Татьяна Андреевна услышала тяжелый свист крыльев, когда над землянкой пролетела и каркнула ворона.

Кондрашов остался около самолета. Партизаны как-то незаметно исчезли. Все затихло, и только Варсонофий все извинялся, возясь с чайником:

– Пища у нас постная. Чай пьем с брусникой. Сладости в ней нету, но сок ароматический. Так что вы не побрезгуйте, откушайте на здоровье.

– Далеко отсюда до Михайловского? – спросила Татьяна Андреевна.

– Да километров восемь, а то и десять. А ежели немецкие обозы на шоссе, то и все пятнадцать.

После чая Татьяна Андреевна прилегла на земляную лежанку, укрылась платком. Кондрашова все не было. Варсонофий осторожно рубил чурки за порогом землянки, потом прокашлялся и вполголоса запел:

«Благословен еси, господи, научи мя оправданием твоим».

Татьяна Андреевна думала: вот она рядом с Михайловским, где, может быть, остался Швейцер, где еще так недавно она гуляла по вековым паркам с Пахомовым, Вермелем. Тогда зима завалила землю снегом, заполнила ее своим светом. Из-за еловых ветвей был издалека виден огонь керосиновых ламп в низких окнах дома. Дни проходили легкие, прозрачные. Они как будто поблескивали, звенели. Хорошо было проснуться в полночь, слушать, как поскрипывают половицы, думать о счастье. Оно было всюду тогда.

Но особенно сильно Татьяна Андреевна ощущала его в сумерки, когда земля, мохнатая от снега, тускнела, делалась таинственной и Татьяна Андреевна, сбивая на крыльце снег с ботиков, видела под дверью тонкую полоску света, похожую на елочную нитку из красного золота. В комнатах пахло чаем, сухим теплом, и летала вокруг висячей лампы проснувшаяся среди зимы серая моль.

Большего покоя и счастья Татьяна Андреевна не испытывала, пожалуй, никогда в жизни. В чем же было это счастье? В очень простых и мирных вещах.

Все, что было по ту сторону войны, до войны, «в той жизни», как говорила Зина, казалось теперь Татьяне Андреевне далеким, как раннее детство.

Татьяна Андреевна вышла из землянки, спустилась к ручью, хотела умыться, но вспомнила, что полотенце у нее в полевой сумке, в самолете. Тогда она села на берегу ручья и долго смотрела в лес. Цепляясь за стволы берез, падали наискось листья. День был бессветный, глухой. Белесая мгла опускалась с неба. Татьяна Андреевна почувствовала, что она очень устала и с радостью осталась бы здесь, в этой землянке.

Пришел Кондрашов – сердитый, измазанный маслом. Он сказал, что придется повозиться с починкой почти до утра – повреждение серьезнее, чем он думал. И черт его знает, как бы не наскочили немцы!

Татьяна Андреевна снова вспомнила о Михайловском, о Швейцере, заволновалась и сказала Кондрашову, что она хотела бы пойти в Михайловское, разузнать об одном своем друге. Кондрашов не понял ее волнения, поморщился:

– Дело ваше. Но вообще не советую. Мало ли что!

– Но я же не в военной форме, – возразила Татьяна Андреевна. – Я даю вам слово, что ничего не случится. Я вернусь к рассвету.

Кондрашов покачал головой, а Варсонофий сказал:

– Мы провожатого ей дадим. Тихона Мякина. С ним безопасно.

Татьяна Андреевна с благодарностью посмотрела на старика.

Пришел Тихон Мякин – столяр из Пушкинских Гор, – худой, с птичьим лицом. Он молча осмотрел свою винтовку, набил в подсумок патроны, подтянул сапоги, ремень, потом строго спросил Татьяну Андреевну:

– А у вас, гражданочка, оружие имеется?

– Нет, – смущенно ответила Татьяна Андреевна.

– Взять надо! – так же строго сказал Мякин, полез под нары, вытащил пистолет, дал Татьяне Андреевне. – Карман у вас есть? Спрячьте!

Она спрятала тяжелый пистолет. Он давил ей на бедро, холодил через платье кожу.

Татьяна Андреевна вышла с Мякиным из землянки, взглянула на небо – над мертвой рощей висел необыкновенно чистый серп месяца. Цвет неба был зеленоватый, как ледяная вода.

– Эх, месяц! – пробормотав с досаде и Мякин. – Как назло.

Они долго шли через рощу. От берез ложились неясные тени. Было сыро, зябко. С жестяным посвистом пролетела над головой птица.

– Дикая утка, дура, – бормотал Мякин. – Опоздала, тетеха. Отбилась от своих. Теперь пропадет.

– А что?

– Лапы отморозит. Только и делов.

Вышли из леса. Направо, под отлогим косогором, что-то неясно светилось, как большой фольговый плат. Татьяна Андреевна догадалась, что это озеро, и вдруг узнала, – да ведь это Петровское озеро! Значит, до Михайловского совсем недалеко.

Глава 15

Мария Прохоровна поселилась в Савкине, в покосившейся избе на самом выгоне.

Хозяин избы – одинокий деревенский кузнец, – когда узнал, что подходят немцы, подвязал котомку и ушел, даже дверь избы оставил настежь и ни разу не оглянулся на родную деревню. Кузнец был человек гневный, строгий. Бабы жалостливо поглядели ему вслед, повздыхали:

– Покинул! Что ж теперь делать нам, бабоньки? Куда подаваться с ребятами?