Читаем Том 2 полностью

Я познакомился почти со всеми членами здешнего общества, и служащими и торгующими, и неслужащими и неторгующими: все они с большим участием расспрашивали о моих странствованиях и выслушивали с живым любопытством мои рассказы. Но кто бы ожидал, что в 40 их скромной и, по-видимому, неподвижной жизни было не меньше движения и трудов, нежели во всяких путешествиях? Я узнал, что жизнь их не неподвижная, не сонная, что она нисколько не похожа на обыкновенную провинциальную жизнь; что в сумме здешней деятельности

<p>686</p>

таится масса подвигов, о которых громко кричали и печатали бы в других местах, а у нас, из скромности, молчат.

Только в якутском областном архиве хранятся материалы, драгоценные для будущего историка Якутской области.

Некоторые занимаются здесь и в Иркутске разбором старых рукописей и, конечно, издадут свои труды в свет. Но эти труды касаются прошедшего; подвиги нынешних деятелей так же скромно, без треска и шума, внесутся в реестры официального хранилища, 10 и долго еще до имен их не дойдет очередь в истории.

Упомяну прежде о наших миссионерах. Здесь их, в Якутске, два: священники Хитров и Запольский. Знаете, что они делают? Десять лет живут они в Якутске и из них трех лет не прожили на месте, при семействах. Они постоянно разъезжают по якутам, тунгусам и другим племенам: к одним, крещеным, ездят для треб, к другим для обращения.

«Где же вы бывали?» – спрашивал я одного из них. 20 «В разных местах, – сказал он, – и к северу, и к югу, за тысячу верст, за полторы, за три». – «Кто ж живет в тех местах, например к северу?» – «Не живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим дорогам верхом, большею частью на одних и тех же лошадях или на оленях. По колымскому и другим пустынным трактам есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие – всего по двести верст!»

«Двести верст – небольшая станция! Где ж останавливаются? 30 где ночуют?» – спрашивал я. «В иных местах есть поварни», – говорят мне.

При этом слове, конечно, представится вам и повар, пожалуй, в воображении запахнет бифстексом, котлетами…

«Поварня, – говорят мне, – пустая, необитаемая юрта с одним искусственным отверстием наверху и со множеством природных щелей в стенах, с очагом посредине – и только». Следовательно, это quasi-поварня.

Если хотите сделать ее настоящей поварней, то привезите 40 с собой повара, да кстати уж и провизии, а иногда и дров, где лесу нет; не забудьте взять и огня: попросить не у кого, соседей нет кругом; прямо на тысячу или больше верст пустыня, направо другая, налево третья и т. д.

<p>687</p>

«Слава Богу, если еще есть поварня! – говорил отец Никита, – а то и не бывает…» – «Как же тогда?» – «Тогда ночуем на снегу». – «Но не в сорок градусов, надеюсь». – «И в сорок ночуем: куда ж деться?» – «Как же так? ведь, говорят, при 40° дышать нельзя…» – «Трудно, грудь режет немного, да дышим. Мы разводим огонь, и притом в снегу тепло. Мороз ничего, – прибавил он, – мы привыкли, да и хорошо закутаны. А вот гораздо хуже, когда застанет пурга…» 10 Пурга стоит всяких морских бурь: это снежный ураган, который застилает мраком небо и землю и крутит тучи снегу: нельзя сделать шагу ни вперед, ни назад; оставайтесь там, где застала буря; если поупрямитесь, тронетесь – не найдете дороги впереди, не узнаете вашего и вчерашнего пути: где были бугры, там образовались ямы и овраги; лучше стойте и не двигайтесь. «Мы однажды добрались в пургу до юрты, – говорил отец Никита, – а товарищи отстали: не послушали инстинкта собак, своротили их не туда, куда те мчали, и заблудились. 20 Три дня ждали их, и когда прояснилось небо, их нашли у дверей юрты. Последнюю ночь они провели тут, не подозревая жилья». Какова должна быть погода!

На днях священник Запольский получил поручение ехать на юг, по радиусу тысячи в полторы верст или и больше: тут еще никто не измерял расстояний; это новое место.

Он едет разведать, кто там живет, или, лучше сказать, живет ли там кто-нибудь, и если живет, то исповедует ли какую-нибудь религию, какую именно и т. п. – словом, узнать всё, что касается до его 30 обязанностей.

«Как же вы в новое место поедете? – спросил я, – на чем? чем будете питаться? где останавливаться? По этой дороге, вероятно, поварен нет…» – «Да, трудно; но ведь это только в первый раз, – возразил он, – а во второй уж легче».

А он в первый раз и едет, значит, надеется ехать и во второй, может быть, и в третий. «Можно разведать, – продолжал он, – есть ли жители по пути или по сторонам, и уговориться с ними о доставке на будущее время 40 оленей…» – «А далеко ли могут доставлять оленей?» – спросил я. «Да хоть из-за шести- или семисот верст, и то доставят. Что вы удивляетесь? – прибавил он, – ведь я не первый: там, верно, кто-нибудь бывал: в Сибири нет места, где бы не были русские». Замечательные слова!

<p>688</p>

«Долго ли вы там думаете пробыть?» – спросил я. «Летом, полагаю, я вернусь». Летом, а теперь октябрь!

Перейти на страницу:

Все книги серии Гончаров И.А. Полное собрание сочинений и писем в 20 томах

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература