Он увидел, что дядя смотрит на него как-то совсем иначе, словно одобряя его. И дедушка тоже закивал, и бабушка тряхнула головой. Они все одобряли, что он не дал этому кузену взять над ним верх. Тут, верно, есть какая-нибудь причина! Вэл смутно ощущал какую-то неуловимую тень вне ноля своего зрения — своего рода центр циклона, неизвестно где находящийся. И, глядя в лицо дяди, он внезапно, с какой-то непостижимой отчётливостью увидел женщину с тёмными глазами, золотые волосы и белую шею, и от этой женщины всегда так хорошо пахло, и у неё были всегда такие красивые шёлковые платья, которые он любил трогать, когда был ещё совсем маленький. Ну да, конечно! Тётя Ирэн! Она всегда целовала его, а он один раз, разыгравшись, укусил её за руку, потому что это было очень приятно: такая мягкая! До него донёсся голос деда:
— Что делает его отец?
— Он в Париже, — ответил Вэл, удивлённо следя за странным выражением дядиного лица — как… как у собаки, которая вот-вот бросится!
— Художники! — сказал Джемс.
Этим словом, которое, казалось, вырвалось из самой глубины его души, закончился обед.
Сидя в кэбе напротив матери, когда они возвращались домой, Вэл вкушал плоды своего героизма, напоминавшие переспелую мушмулу.
Она, правда, сказала только, что ему немедленно надо отправиться к портному и заказать приличный мундир, чтобы ему не пришлось надевать то, что ему там дадут. Но он чувствовал, что она очень расстроена. У него чуть было не сорвалось в качестве утешения, что ведь он теперь избавится от этого проклятого развода, и удержало его только присутствие Имоджин и мысль о том, что ведь мать от него не избавится. Его огорчало, что она, по-видимому, не испытывает надлежащего чувства гордости за своего сына. Когда Имоджин отправилась спать, он попробовал пустить в ход чувства:
— Мне ужасно жаль, мама, оставлять тебя сейчас одну.
— Ну что же, как-нибудь потерплю. Нам нужно постараться, чтобы тебя как можно скорей произвели в офицеры, тогда ты всё-таки будешь в лучших условиях. Ты проходил хоть немножко военное обучение, Вэл?
— Никакого.
— Ну, я надеюсь, что тебя не будут очень мучить. Мы должны поехать с тобой завтра купить всё необходимое.
Спокойной ночи. Поцелуй меня.
Ощущая на лбу её поцелуй, горячий и нежный, и все ещё слыша её слова: «Ну, я надеюсь, что тебя не будут очень мучить», — он сел перед догорающим камином, закурив папиросу. Возбуждение его улеглось, и огонь, который воодушевлял его, когда он пускал им всем пыль в глаза, угас. Все это так отвратительно, скучно и неприятно. «Я ещё расквитаюсь с этим молодчиком Джолли», — думал он, медленно поднимаясь по лестнице мимо двери, за которой его мать лежала, кусая подушку, стараясь подавить отчаяние и не дать себе разрыдаться.
И скоро только один из обедавших у Джемса бодрствовал: Сомс в своей комнате наверху, над спальней отца.
Так, значит, этот субъект, этот Джолион, в Париже — что он там делает? Увивается около Ирэн? Последнее донесение Полтида намекало на то, что там что-то наклёвывается Неужели это? Этот тип с его бородкой, с его дурацким шутливым тоном — сын старика, который дал ему прозвище «собственника» и купил у него этот роковой дом. У Сомса навсегда осталось чувство обиды, что ему пришлось продать дом в Робин-Хилле; он не простил дяде, что тот купил его, ни своему кузену, что он живёт в нём.
Не обращая внимания на холод, он поднял раму и высунулся в окно, глядя на расстилающийся перед ним парк. Холодная и тёмная январская ночь; движение на улицах замерло; морозит; голые деревья; звезда одна, другая. «Схожу-ка я завтра к Полтиду, — подумал он. — Господи! С ума я, что ли, спятил, что я всё ещё хочу её? И этот тип! Если… Гм! Нет!»
Х
СМЕРТЬ ПСА БАЛТАЗАРА