Мне дороги вверенные нам войска, а ваш патрон и вы их развращаете, вы губите мне прекрасную дивизию. Я не охотник читать нотации, но вот что вы у себя на носу зарубите. Приманкой грабежа полки водить нельзя. Солдат ваш будет наступать до той поры, пока есть легкая нажива, а в серьезной драке такой солдат приходит в уныние. Ты приучаешь его кур щупать, а я курощупам не верю и твоей системы у себя в корпусе не потерплю. Наполеона оставь лежать в могиле. Ты, брат, не Наполеон, а полковник Кайзер. Что в Италии хорошо, то в России скверно.
Дочь? Какая дочь?
Кайзер
Селезнев. Точно.
Кайзер. Далее я понял, ваше превосходительство, так, что полки на приманку водить нельзя, полки можно водить без приманки.
Селезнев. О боги, о дьяволы!..
Саня. Ох, папа, измучилась, устала.
Селезнев. Одета ты демократически. То есть скверно. Сестрой, что ли, служила? Где?
Саня. Там… у них.
Селезнев. Кто велел?
Саня. А кто бы мне мог не велеть?
Селезнев. Чувство долга.
Саня. Я уже не знаю, где у нас этот долг.
Селезнев. Во всяком случае, не там, а здесь.
Саня. Ну, а я была там. И стремилась сюда, перешла фронт, нашла тебя, а ты меня еще упрекаешь…
Селезнев. На отца не ропщут. Сидела бы в Москве и ждала нас, а то нашла куда заявиться. Амазонка какая!
Саня. Разве это важно?
Селезнев. Важность отличается от пустяка объемом своего существа. Существо вещей исторических, кардинальных постигают умы зрелые, изощренные опытом, знаниями. Генеральская дочь, не успевшая закончить института, меня будет смешить, говоря о важном и не важном. Дома после обеда, когда мне дремлется, можешь меня просвещать. Что у красных?
Саня. Ничего.
Селезнев. Подтягивают силы?
Саня. Подтягивают.
Селезнев. Не верю.
Саня. Ты ничему не веришь.
Селезнев. Кто такой Фрунзе?
Саня. Не знаю.
Селезнев. Ипполита Антоновича Стрешнева видела?
Саня. Я не знаю, где генерал Стрешнев.
Селезнев. Служит начальником штаба у Фрунзе.
Саня. Это понятно.
Селезнев. Почему?
Саня. Не могу объяснить, но меня это не удивляет.
Селезнев. А мы посмотрим, кому он будет служить, им или мне.
Саня. Отец, я пришла к тебе, примешь — останусь, нет — уйду…
Селезнев. Саня, побойся бога.
Саня. Дай договорить. Но ничего такого, что относится к шпионству, я делать не стану. Воюйте сами уж, а я так устала, так устала…
Селезнев. Все истинно и благородно, что мы несем на алтарь отечества нашего.
Саня. Когда-то я боготворила твой образ поведения, теперь, прости, не понимаю.
Селезнев. Мы воюем, мадемуазель. Мы Россию спасаем.
Саня
Селезнев. Что, дитя мое?
Саня. Ты рад, что мы нашли друг друга?
Селезнев. Не рад, а восхищен… Фронт перейти… Мой темперамент.
Саня
Селезнев. Велеть чаю? Закусок? Может быть, вина?
Саня. Да… и вина.
Селезнев
Ты, кажется, произнесла, что ничего не понимаешь?
Саня. Да, произнесла.
Селезнев. А ты пойми, что мы живем в двадцатые годы проклятого двадцатого столетия. Век девятнадцатый исчерпан и растоптан. Но и твой Пушкин… кстати, написавший «Капитанскую дочку»… был бы здесь со мной. Не смей гримасничать.
Саня. Я не гримасничаю, папа. Я начинаю что-то понимать.
Селезнев. Мы воюем, Саня.
Саня. И чего же вы хотите от меня?
Селезнев. Мне надо Стрешневу письмо отправить, доверительное, важнейшее.
Саня. И ты меня курьером?