Том 2

– А ваша помолвка произошла…

– Вскоре после Рождества. Но мы должны были ее скрывать.

– Почему же?

– Из-за дяди Майкла, старого сэра Мэтью. Он любил птиц и ненавидел женщин.

– Но одно другому не мешает!

– Нет, я совсем не то хотела сказать. Просто он был большой чудак. Считал, что женщины губят мужчин. А Майкл от него во всем зависел. Сэр Мэтью страшно гордился Майклом, дал ему денег на постройку «Альбатроса» и обещал покрыть все расходы, связанные с кругосветным перелетом. Этот перелет был их самой заветной мечтой – его и Майкла. В случае удачи сэр Мэтью обещал выполнить любое его желание. И даже если бы дядюшка заартачился, это было бы не так уж страшно. Майкл стал бы… ну, чем-то вроде мировой знаменитости, и рано или поздно дядюшке пришлось бы с ним помириться.

– Да, да, понятно.

– Но Майкл сказал: если что-то станет известно раньше времени, все пропало. Нам надо было держать нашу помолвку в строжайшей тайне. И я молчала. Никому ни слова не сказала, даже Фредди.

Пуаро застонал.

– Ну что вам стоило рассказать мне?

Ник удивленно посмотрела на него:

– А зачем? Какая же здесь связь с этими таинственными покушениями? Нет, я дала Майклу слово, и я его сдержала. Но что это была за мука – все время думать, волноваться, сходить с ума! И еще удивлялись, что я стала нервная! А я ничего не могла объяснить.

– Я понимаю.

– Он ведь уже один раз пропадал. Тогда он летел в Индию над пустыней. Это было ужасно, но потом все обошлось. Оказывается, у него что-то случилось с самолетом, но он все уладил и полетел дальше. И я все время убеждала себя, что и на этот раз все будет так же. Все говорили, что его нет в живых, а я твердила себе, что с ним ничего не случилось. И вот вчера…

У нее оборвался голос.

– Значит, вы до вчерашнего дня надеялись?..

– Не знаю. Скорее всего, просто отказывалась верить. Самое ужасное, что ни с кем нельзя было поделиться.

– Воображаю себе. И вы ни разу не проговорились, ну, скажем, мадам Райс?

– По совести говоря, иногда чуть не срывалось с языка.

– А как по-вашему, она не догадывалась?

– Едва ли. – Ник задумалась. – Она ни разу ничего такого не сказала. Иногда, правда, намекала. Насчет того, что мы с ним очень подружились, ну, словом, в этом духе.

– А вам не пришло в голову все рассказать мадам Райс после смерти дядюшки мсье Сетона? Вы знаете, что он умер на прошлой неделе?

– Знаю. Ему делали операцию или что-то в этом роде. Тогда я, очевидно, могла бы рассказать кому угодно. Но это было бы довольно некрасиво, правда? Я хочу сказать, что это могло показаться хвастовством – именно сейчас, когда газеты только и пишут что о Майкле Сетоне. Слетятся репортеры, начнут брать интервью. Дешевая шумиха. И Майклу это было бы противно.

– Согласен с вами. Но я имел в виду, что вы могли бы, не объявив об этом публично, лишь поделиться с кем-нибудь из друзей.

– Одному человеку я намекнула, – сказала Ник. – Мне… я решила, что так будет честнее. Но я не знаю, насколько он меня понял.

Пуаро кивнул.

– Вы в хороших отношениях с вашим кузеном, мсье Вайзом? – спросил он, довольно неожиданно меняя тему.

– С Чарлзом? Что это вы о нем вспомнили?

– Да так, простое любопытство.

– Чарлз хорошо относится ко мне. Но он, конечно, страшный сухарь. Сидит здесь как гриб. Мне кажется, что он меня не одобряет.

– Ох, мадемуазель, мадемуазель! А я слыхал, что он у ваших ног.

– Ну, втюриться-то можно и в того, кого не одобряешь. Чарлзу кажется, что мой образ жизни достоин порицания. Он осуждает меня за коктейли, цвет лица, друзей, разговоры. Но в то же время он не в силах противиться моим чарам. Мне кажется, его не оставляет надежда перевоспитать меня.

Она помолчала, потом в ее глазах мелькнула чуть заметная искорка.

– А из кого же вы выкачивали местную информацию?

– Только не выдавайте меня, мадемуазель. Мы немного побеседовали с мадам Крофт, австралийской леди.

– Что ж, с ней приятно поболтать, когда есть время. Славная старушенция, но страшно сентиментальна. Любовь, семья, дети… ну, вы понимаете, все в таком духе.

– Я тоже старомоден и сентиментален, мадемуазель.

– Да что вы! Я бы сказала, что из вас двоих сентиментален скорее капитан Гастингс.

Я побагровел от возмущения.

– Он в ярости, – заметил Пуаро, от души наслаждаясь моим замешательством. – Но вы не ошиблись, мадемуазель. Нет, не ошиблись.

– Ничего подобного, – сказал я сердито.

– Он превосходный, исключительный человек. Временами мне это страшно мешает.

– Не городите вздора, Пуаро.

– Начнем с того, что он нигде и ни в коем случае не хочет видеть зла, а если уж увидит, то не способен скрыть свое справедливое возмущение. У него редкая, прекрасная душа. И не вздумайте мне перечить, мой друг. Я знаю, что говорю.

– Вы оба были очень добры ко мне, – мягко сказала Ник.

– Да, да, мадемуазель. О чем тут говорить. Нам предстоит сделать гораздо больше. Так вот, пока что вы останетесь здесь, будете выполнять мои приказы и делать то, что я вам велю. Положение таково, что вы должны мне полностью повиноваться.

Ник устало вздохнула:

– Я сделаю все, что хотите. Мне все равно.

– Вы не будете некоторое время встречаться с друзьями.