Том 2

За него вступился Нечипуренко — он, Руденко и Жбанов оставались еще членами бюро до очередной партийной конференции.

— Что мы тут делаем из мухи слона? К чему такая архибдительность? Ничего антипартийного не вижу в выступлении Зеленского! Ясно же, что он хотел этим сказать. Что хороший председатель справится с этой культурой, сумеет и посеять сколько нужно, и убрать, и засилосовать. А плохой председатель завалит это дело. Факт! И есть еще у нас такие председатели!

Бывшего прокурора поддержал Руденко:

— Зачем нам глаза закрывать на правду? Действительно, кукуруза — новая у нас культура, нет еще у нас опыта, как ее выращивать. Если от нее хозяйству большая выгода, то и трудности будут большие, особенно на уборке. Время подойдет и сахарную свеклу копать, и зябь пахать, и озимые сеять. Траншей надо много вырыть под силос, облицевать их. Куча работы! А товарищ Зеленский вот сообщает, что в «Рассвете» по-прежнему половина колхозников сидит дома, семена некому чистить. Какая же там будет кукуруза? Ее же обрабатывать некому будет. А если и уродит, так осенью до ума не доведут, не уберут, не засилосуют. Я так понял Зеленского: чтоб был в колхозе хороший урожай, нужен хороший председатель. Правильно сказано! О чем спорим? Не все наши добровольцы работают на совесть. И Корягин в «Пятилетке» тоже воет на луну, поглядывает, как бы махнуть через тын. Аппендицит вырезали — теперь на сердце жалуется, в обморок уже два раза падал на заседании правления. Не на то порох тратим, Василий Михайлович! Не Зеленского бы нам тут распинать, а подумать о таких колхозах, что с ними делать. Стоит ли держать там дальше в председателях этих нытиков припадочных?..

Митин и другие члены бюро тоже не нашли повода, чтобы «распинать» Зеленского. Медведев остался в меньшинстве. За его предложение объявить выговор Зеленскому голосовали только он и Жбанов.

Закрыв заседание бюро, Медведев встал, рывком отодвинул кресло, вышел из-за стола, повернулся к окну и стоял молча, не оборачиваясь и не прощаясь, пока все разошлись.

Руденко и Нечипуренко, пройдя длинный темный коридор и выйдя на крыльцо, переглянулись с невеселой усмешкой и разом тяжко вздохнули: «Охо-хо-хо…» Руденко пропел сквозь зубы, застегивая крючок под воротником овчинного полушубка: «Начинаются дни золотые-е…»

Нечипуренко сразу поехал домой на попутном «газике» Долгушина, а Руденко постоял немного, подумал, зашел в магазин, купил банку клубничного варенья и пяток лимонов, разыскал во дворе райкома своего конюха с санями и подъехал к больнице, где лежал Мартынов, большому красивому, в готическом стиле дому, принадлежавшему некогда князю Барятинскому, в сосновом парке на окраине Троицка. Врачи допускали уже к Мартынову посетителей, и редкий день у него обходился без гостей из колхозов.

До поздней ночи стояли сани Руденко в затишке под каменной оградой больницы, конь, привязанный вожжами к телеграфному столбу, подбирал, нагибаясь и позвякивая удилами, брошенное ему под ноги сено, сторожко поводил ушами, прислушиваясь к глухому гудению проводов в вышине на сыром мартовском ветру, а конюх, опорожнив перед дальней дорогой четвертинку и закусив домашним салом, сладко храпел на санях под двумя тулупами.

Ушел Руденко от Мартынова, наговорившись вдосталь обо всех районных делах, лишь когда дежурная сестра стала уже гасить свет в палатах. Закурив папиросу, умащиваясь поудобнее в санях, спиною к ветру, оглядываясь на высокое, со шпилями, исчезавшее в темноте за поворотом дороги здание больницы, Руденко бормотал про себя: «Нас — на передовую, а сам — в медсанбат… Непорядок, непорядок! Угораздило же тебя, Илларионыч! Кого оставил за себя? Хлебнем мы, кажется, с этим ортодоксом горячего до слез!..»

3

Особенно трудно пришлось без Мартынова директору Надеждинской МТС Долгушину. В сложный переплет попал этот человек в свою первую деревенскую, за пятьдесят с лишним лет жизни, весну…

Из всех горожан, приехавших на работу в Троицкий район, Долгушин был, пожалуй, самым «высокопоставленным» по должности, занимаемой до посылки в деревню, — заместителем начальника главка в Министерстве черной металлургии. В его учетной карточке значились такие посты: уполномоченный Наркомтяжпрома на крупном строительстве на Востоке, директор завода в Донбассе, заместитель директора треста. В гражданскую войну он служил в ЧОНе (части особого назначения), был в комсомоле с 1918 года, в партию вступил в 1925 году.

Среди других приехавших в деревню специалистов Долгушин повел себя необычно. Не обращался в райсовет за помощью насчет жилья, снял себе комнату, пока был еще без семьи, в доме одного бригадира на усадьбе МТС, получил сразу же в госбанке причитающийся ему долгосрочный кредит и стал понемногу закупать лес и прочие материалы для строительства собственного дома в Надеждинке.

Медведев заметил тогда Мартынову:

— Хочет показать, что приехал к нам навсегда и не думает о возвращении в Москву. Пыль в глаза пускает. Как будто нельзя продать дом в случае, если будет отсюда удирать. Еще заработает на этом доме тысяч пять.