Том 2

Марфа. Ох и мороз! Да темно стало. Месяц зашел, ничего не видно. Как вы, Архиповна, нашли дорогу?

Баба Галька(стряхивая снег с шали). На огонек правилась. Смотрю — у Марфы светится. Не спят люди, чего-то об нашей жизни думают. Андрий Степанович приехал, старый председатель, должно быть, колхоз принимает. Чего ж не позвали бабу?

Андрий. Садись, Архиповна. О подготовке к весенней посевной думали. Может, дашь нам совет, как пятью лошадьми пятьсот двадцать гектаров посеять?

Баба Галька. Эге! Баба даст вам совет, баба научит! Бабе на ее веку приходилось и одним волом пахать, и коровой, и сама с дедом борону тягала. Козу да петуха только не пробовала запрягать.

Андрий. А сколько коров осталось у колхозников?

Мусий Петрович. Коров?.. Коровы есть, да с бабами не сговоришься. Хочется ей и лишнюю литру молока на базар понести, и от того не прочь, что сеять надо. «Сеять, говорит, надо, не отказываюсь, а корову не дам». Так кого ж запрягать — меня, председателя, что ли?

На улице раздается злобный лай собаки.

Катерина. Еще кто-то идет.

Андрий(прислушивается). Чей это такой злой? Я что-то у вас в селе и собак не видел.

Нюрка. Это Корниенковых, Колчак. Помните, был у них кобель рябой, с одним ухом? Без хозяев остался, бездомно живет, под скирдами ночует. Пробовали приманывать — не идет ни к кому, одичал.

Лай слышен во дворе, под окнами. Марфа вздрагивает, оборачивается к темному окну, вскрикивает и порывается встать. Но к ней уже подошла Нюрка, мягко берет ее за плечи, уводит в другую комнату. За ними выходит и Вася.

Вера(Андрию). Как услышит, будто рвут кого-то собаки, так и вспоминает Михайла. Его немцы поймали, когда он в село приходил. Дома убили, на ее глазах. Ох, господи!.. А потом мертвого повесили во дворе на груше и овчарок на него натравливали…

Нюрка, усадив Марфу на кровать, успокаивает ее.

Входит Стешенко.

Стешенко. Чтоб ты издох, проклятый! Лежал бы в теплом кубле, а он бегает по улицам, на людей бросается. Здравствуйте! Можно до вас в компанию?

Андрий. Здравствуй, Иван Назарович! Поздно пришел. Пора уже расходиться. Хозяйке надо покой дать… (Павлу.) Похоже, старший лейтенант, попали мы с тобой из огня да в полымя… Я, сказать по совести, когда посылал тебя вперед, думал, что тебя выберут тут председателем.

Павел. Я же здесь чужой человек.

Андрий. Не чужой — за весь Советский Союз воевал. Теперь ты даже родня нашему колхозу, зять наш… А ты, Катерина Григорьевна, девка не промах. Какого гвардейца себе отхватила! Слыхал, слыхал, Ариша мне уже рассказала. Ну, чего застеснялась? Дело житейское. Счастливо жить вам в паре! Желаю тебе, Катя, счастья!

Катерина. Спасибо, Андрий Степанович.

Андрий. Мы с ним три месяца в одной палате лежали, койки рядом. Лежим, обсуждаем — куда ехать? У меня — дом, семья, а у него хуже дело. «Мне, говорит, теперь все равно, куда глаза глянут». — «Ну, говорю, поезжай к нам».

Вера. А в палате вас, раненых, много было?

Андрий. Двенадцать человек.

Вера. Вот бы всех и направили в наш колхоз.

Андрий. Не всех демобилизовали. Троих только.

Вера. Хоть бы этого, третьего, привезли…

Андрий. Тебе? А Мирон вернется?

Вера. Эх, кабы вернулся!.. А вы, Павло Тимофеевич, не встречали часом на фронте Шульгу Мирона Федотовича? Танкиста?

Павел. Нет, не встречал.

Вера. Всех спрашиваю — никто не встречал. Как ушел — ни одного письма не получила… А вы сами не танкистом были?

Павел. Сапером.

Андрий. А до войны он работал бригадиром тракторной бригады. Изобретатель. Может, кто помнит — делали мы сцепки для комбайнов системы Чумакова? Это тот самый Чумаков. Вот какой человек… Послал я его вперед. «Скажи, говорю, что мой товарищ, и живи, ожидай меня. Если не дорежут меня врачи, и я приеду». А сам думаю: выберут его сразу председателем, я вернусь — мое место занято. Отдохну немножко, а потом попрошу себе какую-нибудь другую должность, полегче. Пойду в сельпо, ситчик мерить. Не вышло!

Нюрка с Васей возвращаются в переднюю комнату. Марфа сидит на кровати. Павел встает, проходит в угол, где стоит знамя, разворачивает его до половины. Видна вышивка «Колгосп «Ленiнский шлях».

(Встает.) Смотри-ка, вижу его тут, и не толкнуло в голову спросить, как же оно сохранилось! Старое знамя. В тридцать первом году шефы подарили его нам. Кто его сберег? Мусий Петрович! У кого знамя было?