Том 2

Потом сэр Генри, вернее, король, пришел навестить меня. Выглядел он очень утомленным и клялся, что никогда так не скучал в своей жизни. Но думаю, что он несколько преувеличивал. Человеческой натуре не свойственно, чтобы человек соскучился в таких необыкновенных обстоятельствах. В самом деле, не удивительная ли вещь, что человек, который за год до этого времени приехал в страну никому не известным пришельцем, теперь женился на прекраснейшей и любимой всеми королеве и сделался королем страны! Я попытался прочитать ему наставление, чтобы он не возгордился и не увлекся блеском и силой своей власти, но помнил всегда, что был простым английским джентльменом и призван Провидением к великим и ответственным делам.

Куртис был так любезен, что терпеливо выслушал мои увещевания и даже поблагодарил меня за них.

Сейчас же после церемонии меня перенесли в домик, где я теперь пишу эти строки. Это прелестный уголок в двух милях от Милозиса. Здесь в продолжение пяти месяцев, не сходя с моего ложа, я употреблял свой досуг, набрасывая эти записки, историю наших странствований. Быть может, никто никогда не прочтет их, но это не важно. Во всяком случае, составление этих записок помогло мне коротать мое время, часы тяжелых страданий. Я очень страдал тогда. Слава Богу, скоро конец моим страданиям.

* * *

Прошла неделя с тех пор, как я написал последние строки. Теперь я снова берусь за перо, в последний раз, потому что конец мой уже близок.

Моя голова свежа, и я могу писать, хотя с трудом держу перо. За последнюю неделю боль в легких усилилась, но теперь совершенно прекратилась, я чувствую полное онемение членов и не обманываю себя надеждами.

Боль исчезла, а с ней исчез и страх смерти, и я чувствую и ощущаю близость вечного, нерушимого покоя и отдыха. Радостно, с тем же чувством покоя, с каким дитя лежит на груди у матери, я готов упасть в объятия ангела смерти! Всякая робость, все страхи, посещавшие меня при жизни, отлетели от меня, бури прошли, и звезда Вечной Надежды, блестевшая передо мной на далеком горизонте, теперь приблизилась ко мне. Много раз был я близок к смерти, многие друзья умерли на моих глазах, теперь — моя очередь! Еще двадцать четыре часа, и мир будет далек от меня, со всеми страхами и надеждами. Меня не станет, и мир забудет обо мне! Так было и будет со всеми! Тысячи веков тому назад умирающие люди думали свои думы и были забыты! Пройдет еще тысяча веков, и потомки будут умирать и, в свою очередь, также будут забыты.

«Человеческая жизнь, — дыхание быка зимой, звезда, блуждающая по небу, легкая тень, исчезающая с закатом солнца!» — так выразился однажды зулус в разговоре со мной.

Нет, наш мир не хорош! Кто может не согласиться с этим, кроме тех, кто ослеплен собой?

Как может быть хорош мир, в котором первенствующее значение имеют деньги, где путеводной звездой является эгоизм и себялюбие?

Но теперь, когда жизнь кончена, я рад, что жил, что узнал нежное дыхание женской любви и верную дружбу, которая пережила любовь женщины, рад, что слышал звонкий смех детей, любовался на солнце, месяц и звезды, чувствовал соленое дыхание моря на своем лице и плавал по озаренной лучами месяца воде, охотясь за зверями. Но я не желал бы снова начать жизнь! Нет, нет!

Во мне все изменилось. Свет исчезает из глаз, и темнота приближается. Мне чудятся сквозь этот мрак знакомые лица дорогих умерших… Там мой Гарри и другие, и лучшая и совершеннейшая из женщин, которая когда-либо жила на земле.

Зачем говорить о ней теперь! Зачем говорить после долгого молчания, теперь, когда она так близка от меня, когда я иду туда, куда ушла она давным-давно.

Заходящее солнце горит пламенем на золотом куполе храма. Пальцы мои устали.

Всем, кто знал меня или слышал обо мне, всем, кто захочет иногда вспомнить старого охотника, я протягиваю руку на прощанье и посылаю последнее прости!

В руки Всемогущего Бога, Творца жизни и смерти, предаю дух мой!

«Я все сказал!» — это было любимое выражение покойного зулуса.

XXIV. Другой рукой