Том 2

Долго лежала и прислушивалась, а Андрей все не приходил. Где-то скрипнула калитка, — очевидно, телок чесал спину, в саду билась крыльями о листья сова или какая другая птица. Издалека долетала песня, — видимо девушки ушли в конец улицы, на берег речки. Одиноко залаяла собака. Затем стало совсем тихо и послышались у двора шаги. Татьяна подбежала к окну и замерла: мимо двора проходили Андрей и Илья, и Татьяна, затаив дыхание, слышала их разговор:

— Ну, Илюша, до свидания.

— Может, и мы пойдем к реке?

— Что-то неохота… Лучше спать!

— Кого ты обмалываешь, Андрей? Знаю, что пойдешь не домой, а к ней.

— Да ты что!

— Ну иди, шут с тобой.

Они разошлись в разные стороны, и опять послышались неторопливые шаги… «Неужели не придет?» Она сжала на груди руки и отошла от окна, и вдруг ее сердце замерло: резко и сильно треснул плетень, точно на него наехало колесо, зашевелился бурьян в саду, и в окне появилась голова Андрея:

— Танюша, где ты?

Не видя ничего перед собой, она протянула к нему руки и, как слепая, подошла к окну; он поднял ее легко, как пушинку, и унес в сад… Это было в последние каникулы, а осенью они уехали в Ставрополь оканчивать сельскохозяйственный институт. С ними уехал и Илья, молчаливый и злой, — он учился в том же городе, только не в институте, а в партийной школе. Он и после этого часто встречался с Татьяной, смотрел на нее тем же влюбленным, ласковым взглядом и как-то раз на вечере в клубе сказал: «Что бы ты ни делала со мной, выбросить тебя из сердца не могу и никого, кроме тебя, любить не буду».

Татьяна смеялась и не верила этим словам. Да и зачем ей нужно было верить? Она уже считалась женой Андрея Нецветова и была счастлива. Но недолго длилось это счастье. Зимой они начали работать в совхозе, весной родился у Татьяны сын — радость, какой она еще никогда не переживала, а вслед за этой радостью пришло и горе: в июне Андрей ушел на войну. Татьяна приехала с ребенком к родным, стала работать в колхозе, вступила в партию и тут, вот в этой комнате и на этой кровати, выплакала все слезы по мужу и испытала страшное вдовье горе… Илья тоже был на фронте и, узнав о гибели Андрея Нецветова, писал Татьяне часто и помногу, но она не читала его писем, складывая неразорванные конверты в печурку.

— Маманя! — что есть силы закричал Мишутка, взбираясь на подоконник. — Ой, маманя, кажись, папка приехал на лехковике!

Татьяна вздрогнула — так неожиданна была радость мальчика; она еще мысленно находилась с мужем, и в эту секунду ей почудилось, что Андрей и в самом деле приехал, — все вокруг нее точно пошатнулось, а потом снова стало на место. Мишутка побежал на улицу и у калитки остановился.

— Это не папка, а дядя Илюша, — сказал он невесело.

У ворот всхрапнул и умолк мотор, послышались мужские голоса.

Пока приезжие разговаривали с Мишуткой, Татьяна наскоро оделась, кое-как закрутила на голове косу, сполоснула лицо, горевшее румянцем, мимоходом взглянула в зеркальце и пошла встречать гостей.

11

Настроение у Ильи было не то чтобы неважное, а просто плохое, какое бывает только у человека, чувствующего, но не понимающего своей вины. «Тьфу, чертовщина какая, в чем же я, в самом деле, виноват?» — задавал он себе вопрос и не находил ответа, а сердце болело, нет, не болело, а неприятно ныло.

Кондратьев хорошо знал его отношение к Татьяне, и поэтому Илье не хотелось принимать участия в предстоящем разговоре, но как от этого уйти, не мог придумать. Чтобы хоть как-нибудь скрыть свое волнение и в глазах Татьяны показаться веселым, Илья еще за воротами схватил подвернувшегося под руку Мишутку и понес во двор. Он готов был расцеловать оторопевшего мальчугана, делая при этом вид, что вовсе не замечает стоявшую на крылечко Татьяну.

Между тем Кондратьев оправлял под поясом рубашку и входил в калитку так запросто, как входят в свой двор хозяева, — даже взглянул на небогатое подворье, как бы желая убедиться, все ли здесь на месте. Затем, ужо вблизи крылечка, он изучающе строго посмотрел на хозяйку дома, точно говорил: «Ах, вот ты какая, Татьяна Нецветова! Ничего собой: и статная и красивая, — ну-ка, подойди поближе, дай я на тебя хорошенько посмотрю».

— Здравствуй, Татьяна, — сказал он, протягивая руку. — Принимай гостей.

— Милости прошу, заходите в хату…

— Зачем же в хату? — возразил Кондратьев, поглядывая на палисадник. — Какие у вас славные вишни, вот и посидим в холодке.

— А все же чайку я согрею, — сказала Татьяна. — Николай Петрович, вы любите чай с вишнями?

— Люблю и с вишнями и без вишен.

После этих слов Кондратьев снова посмотрел на Татьяну с таким очевидным пристрастием, что в прищуренных глазах его можно было читать: «Так, так, вижу, что хозяйка ты хорошая, гостеприимная, а вот какие у тебя есть другие способности — еще ничего мне не видно». Татьяна поймала его взгляд, подумала: «И чего он на меня так смотрят?»

— Николай Петрович, — сказала она, — посидите покамест в холодочке, а я поставлю чайник и соберу сынишку в детский сад.

— Николай Петрович, — заговорил Илья, — разрешите мне отвести мальчика в детский сад?