Том 2

И Савва решительно пошел в соседнюю комнату.

19

После войны, оставшись без мужа и без детей, Варвара Сергеевна Аршинцева никак не могла привыкнуть к одинокой жизни. По вечерам, бывало, придет домой и не может найти себе места. Тишина в комнатах пугала, на сердце было тяжело и тоскливо, к глазам подступали слезы, а ночью мучила бессонница. Из дому Варвара Сергеевна выходила обычно рано. Ее тянуло к людям, и поэтому она каждый год на все лето выезжала в поле. Там, работая в бригаде, находила утешение в разговоре с колхозницами, в постоянных хлопотах, в заботах о бригаде, и вдовье горе стало постепенно забываться. Ни своей коровы, ни кур, ни даже поросенка она не имела.

— А на что мне эта живность, когда все это есть в колхозе, — говорила она соседкам.

Огород при доме и небольшой сад она доверяла сестре своего мужа. Поэтому ей ничто не мешало рано по весне, когда из станицы выезжают первые плуги, закрыть в доме ставни, повесить на дверь старенький, заржавевший замок и переселиться в степь.

— Ну, прощайте, соседушки, — говорила она, выходя с узлом со двора, — до поздней осени уезжаю на дачу…

Всю весну, лето и часть осени домом ей был бригадный стан: она так привыкла и спать на сене, и видеть вечерние зори, и встречать росистые рассветы, и нагибаться с сапочкой под палящим солнцем, что не хотела выезжать в станицу даже на один день. Она ни за что бы не поехала в Родниковскую и сегодня, если бы не такой важный случай: Татьяна Нецветова предупредила ее, чтобы уже вечером она была в станице, так как делегация от «Красного кавалериста» выезжает на собрание актива рано утром.

Автомашина, ехавшая на нефтебазу, всю дорогу гремела пустыми бочками, сильно пылила и к закату солнца доставила Варвару Сергеевну прямо к дому. Старенькая калитка, очевидно соскучившись по хозяйке, отворилась с плачущим скрипом, точно говоря: «Ой, Варюша, как же ты долго не приходила!» Двор порос травой и казался узким и тесным; дорожка от ворот к сенцам тоже сузилась и была чуть заметна. Под камнем, тут же, возле дверей, лежал ключ, заржавевший и серый, как зола. Варвара Сергеевна сняла замок, но в хату не вошла. Открыла ставни, — на подоконник посыпалась пыль, а стекла были темные, с пушком дымчатой паутины в уголках… Дверь тоже заскрипела жалобно.

Варвара нарочно громко кашлянула, переступила порог и включила свет — сначала в одной комнате, а затем в другой. Взглянула на вещи, оставленные ею еще весной, и увидела, что все они точно осиротели без нее: зеркало, висевшее на стене, потускнело и смотрело неприветливо; кровать, застланная стеганым одеялом, казалась низенькой, а подушки не такими напущенными, какими они были раньше; клеенка на кухонном столе так высохла, что местами покоробилась и поднялась бугорками; фотографии на стенке, патефон, стоящий на комоде, покрытом скатерочкой, были в пыли; словом, на что ни взгляни — все просило рук хозяйки.

А хозяйке было не до вещей: тишина в комнатах, как и прежде, навевала грусть, тяжелой тучей наваливалась тоска, и Варвара Сергеевна, не зная, что ей делать в доме, села на кровать и задумалась. Вспомнился муж. Вот здесь, в этой комнате, она прощалась с ним, провожала на фронт; она тогда и плакала и слезно просила разыскать на войне сына Алешу; то видела себя и мужа в молодости, когда у них родился второй ребенок — дочка Вера. Бывало, вернувшись с поля, муж садился на кровать, сажал рядом с собой Алешу, а Варвара Сергеевна брала на руки Верочку и подносила ее к отцу, и хотя тогда в комнате еще не было такого яркого света, а на сердце у нее было светло и тепло.

«И что это мне опять такое в голову лезет? — подумала Варвара Сергеевна. — Сидеть же мне некогда, надо готовиться к завтрашнему дню…»

Она засучила выше локтей рукава и, напевая песенку без слов, принялась за дело. Взяла в сенцах ведро, принесла колодезной воды, чистой и холодной-холодной. Над тазом умылась, сполоснула водой зеркало, снова повесила его на стенку, вытерла полотенцем. Одеяло вынесла на двор и долго трясла его, ударяя концами о траву. Перебила перину, напушила подушки, вымыла окна и подоконники, вытерла влажной тряпкой комод, патефон, фотографии, — проворные ее руки к чему ни прикасались, везде для них хватало работы.

Когда Варвара Сергеевна, все так же напевая песенку, подметала сенцы, заскрипела калитка и во двор вошла ее соседка — Настенька Вирцева, та самая Настенька, которая вот уже три года работала с мужем на сцепе двух комбайнов, а в этом году ей дали комбайн самоходный… Это была женщина молодая и статная, светлолицая, с темно-русыми подрезанными волосами. Голову всегда держала гордо, взгляд ее темных глаз был строгий, особенно в ту минуту, когда она смотрела на мужчин, но характер у нее был веселый и язык острый.