Том 2

В то время как они беседовали о вещах, затрагивающих судьбы европейских народов, а Сергей Львович выслушивал доктора Горака, Шура рассказала Ольге, почему она забыла оставить ей ключ от комнаты. Оказывается, они с Ахундовым расписались в загсе и тотчас выехали в кишлак к его родным. На радостях Шура забыла о ключе. Только и всего.

— Меня эта свадьба, Олька, всю перетрусила, как подушку. Ой, это такая, знаешь, нагрузка!.. А теперь, как думаешь, возьмут его?

И она, всего сутки будучи женой Азамата Ахундова, заплакала, как Раиса Борисовна, у которой было трое детей, а муж служил на польской границе.

Сергей Львович вошел в комнату Войтала в тот момент, когда мужчины, обнявшись, пели «Марсельезу», а женщины, плача, утешали одна другую.

— Нежность какая, а еще дальневосточница! — прокричал с порога Сергей Львович. — Здравствуйте, господа.

— Мы, напомню, знакомы по поезду. Что случилось, почему такой переполох? Да, слышал, слышал! — отвечал он, маша руками. — И не вижу причин для истерии. Никаких оснований. Абсолютно.

Он присел к столику, заставленному бутылками боржома, чтобы написать рецепт доктору Гораку.

— У старика запущенная гипертония. Покой. Совершенный и абсолютный. Вставать только в уборную. Строжайшая диета. Днем пиявки. Как можно меньше жидкости. И никаких политических дискуссий. Поручаю больного тебе, Ольга. Днем я доложу о нем в Совнарком, и тогда будет яснее, что делать. Но об отъезде в Москву не может быть и речи. Категорически.

— Старик сойдет с ума, — Хозе, не любивший доктора Горака, захохотал и захлопал себя по коленям. — Какой бизнес ушел у него из-под носа, подумайте! Ему бы сейчас торчать где-нибудь поближе к событиям!

Войтал не поддержал Хозе. Ему, должно быть, было жаль земляка.

Отправив Раису Борисовну с Ольгой и выпроводив Ахундова с Шурой, Сергей Львович позволил себе немножко поговорить о политике:

— Вы люди нервные, господа, и поэтому самые обычные вещи производят на вас чрезвычайно болезненное впечатление. Я только что с канала. Ни у кого не возникает мысли о том, что мы накануне большой войны.

Хозе и Войтал не хотели слушать Сергея Львовича.

Но доктор твердил свое:

— Нет, нет, мы еще далеко не накануне общеевропейской войны. Успокойтесь, идите, поспите хоть часа два.

Действительно, Москвы им так и не дали, и ничего другого не оставалось, как попытаться заснуть.

— Все равно завтра вылечу в Москву, — сказал Хозе, прощаясь с Сергеем Львовичем.

— Я тоже, — сказал Войтал. — А доктора Горака вы уж подлечите тут без нас.

К вечеру Ольга уехала на канал, оставив доктора Горака на попечение Раисы Борисовны. Днем улетели в Москву Хозе и Войтал.

Короткое расставание вышло невольно сухим. Впрочем, и тот и другой оставили Ольге свои московские адреса и просили сообщить им новости о канале. О том же просил и доктор Горак, когда Ольга, возвращаясь с аэродрома, заехала на минутку к нему в гостиницу.

Постарев за одну ночь на добрый десяток лет, он вместе со здоровьем потерял и большую часть своего интереса к событиям.

— Если когда-нибудь вы вспомните о старом Гораке, я буду очень признателен вам и заранее говорю «рахмат», спасибо, — и растроганно потряс ее руку.

Она едва сдерживала слезы. Его одиночество, отъезд Хозе и Войтала и вдруг рассыпавшаяся группа этих веселых, возбужденных, немножко странных, но интересных людей сказались и на Ольге. Она как бы вторично осиротела. Но стоило выехать за пределы Ташкента (ехала она в кабине полуторки), как все то, что угнетало ее в городе, мгновенно растворилось в спокойном воздухе сельской жизни.

Однако на самом канале, куда она, до изнеможения разбитая, с головной болью от переутомления, добралась к утру, агитатор райкома сразу же спросил ее:

— Какая установка есть, не знаешь? Прорабатывать события в Польше?

— А как народ, интересуется?

— Агитатор пожал плечами:

— Еще бы!

— А что по радио?

— По радио чистый скандал. Немцы идут, как на маневрах. Так какая же все-таки установка?

Ольга ответила тоном Сергея Львовича:

— Не знаю, какая установка. По-моему, наша с тобой установка — думать о канале.

Спустя двое суток Англия объявила войну Германии и из Франции сообщили, что начались операции всех наземных, морских и воздушных сил. Тем временем немцы заняли восточносилезский промышленный район Польши и вели бои в шестидесяти километрах от Варшавы. В Млаве развернулось жестокое сражение. Поляки яростно защищались, город и крепость были взяты немцами только после многократных штыковых боев. Судьба Волыни, несмотря на героизм отдельных ее гарнизонов, была ясна. Страна на глазах рассыпалась, как давно не чиненный сарай.

В эти дни Ольга занималась сбором материалов о культурно-просветительной работе на БФК, и цифры, которые она записывала в свой блокнот, невольно перекликались с цифрами убитых, раненых и пленных в далекой Польше.

В сущности в мире шли две войны. На одной войне убивали, жгли города, выгоняли детей из домов в поля, на другой, бескровной войне строили, созидали, растили людей.