Том 2

В шатрах стало холодно, сыро и мрачно. Верхние отверстия были затянуты войлоком. Огоньки тусклых светильников колебались при каждом порыве ветра. Длинные дрожащие тени падали на стенки.

Арапша прошел вдоль шатров, проверяя охрану. Идти было трудно, темно, в двух шагах ничего не видно. Ветер сбивал с ног. Арапша повторял нукерам:

— Злая ночь! Берегитесь! Такие ночи любят враги.

Арапша вошел в юрту джихангира.

Бату-хан, сидя на пушистых шкурах, беседовал с верным своим советником Субудай-багатуром. Арапша почтительно остановился у входа.

— Злые боги урусутов испортили нам праздник, — говорил Бату-хан. — Они нагнали бурю, ливень и холод на моих храбрых воинов, чтобы напугать нас, чтобы не пустить нас в свои земли.

Резкий порыв ветра потряс стенки шатра. Бату-хан поднял голову:

— Слышишь, как ревет Итиль? А мы все же его переплыли!

Бату-хан умолк и снова прислушался к яростному реву волн. Сквозь шум непогоды донеслись спорящие голоса. Арапша вышел из шатра. Он вскоре вернулся:

— Какой-то незнакомый человек хочет видеть тебя, ослепительный! Он говорит, что знает важное.

— Пусть войдет.

Арапша приоткрыл дверь. Свистящий порыв ветра вырвал ее и швырнул в юрту дверную занавеску, обдав холодом и ледяными брызгами. Пламя заколебалось. Стало темно.

Но вскоре светильник, мигая, разгорелся. Тусклый огонь снова осветил юрту. У двери стоял высокий худой человек.

Незнакомец снял темный колпак с мокрым бобровым околышем и отряхнул его. Он шагнул вперед и опустился на ковер.

— Кланяюсь великому царю мунгалов! — проговорил он хриплым, низким голосом. — Слава твоя летит впереди твоего могучего войска.

— Будь гостем, — милостиво отвечал Бату-хан. — Что привело тебя сюда в такую непогоду?

Монголы с любопытством разглядывали ночного посетителя. Он говорил по-татарски, но не был похож на татарина. Большой нос с горбинкой придавал хищное выражение его худому и костлявому лицу. Из-под нависших густых бровей горели темные, глубоко сидящие глаза. Он часто проводил по длинной черной с проседью бороде узловатой, сухой рукой.

— Великий хан! Ты видишь перед собой не простого путника, а человека, рожденного богатым и сильным. Я великий князь — Глеб Владимирович рязанский!

Бату-хан прищурился:

— Ты посол из Резани, коназ Галиб? Почему же ты один?

Князь Глеб поморщился:

— Нет, великий хан! Не послом пришел я к тебе. Я пришел предложить тебе взять меня твоим союзником.

— Что это значит?

— Я знаю все дороги и города великой русской земли. Я буду тебе полезен.

— Субудай-багатур! Покажи коназу землю урусутов.

Субудай-багатур развернул на ковре лист пергамента.

— Вот, коназ, смотри: вот Итиль, вот твоя Резан, вот Ульдемир.[299] Здесь все урусутские города, и реки, и дороги.

— Чертеж земель русских! Откуда? Как ты мог промыслить его?

— Я все могу! — Бату-хан положил руки на пергамент. — Вот так земля урусутов будет смята под моей рукой! Я заставлю всех покориться мне! Может, ты за этим пришел, урусутский коназ?

Князь Глеб, пораженный, молчал. Бату-хан продолжал, явно насмехаясь:

— Где же твои покорные нукеры? Где твой народ? Где твои подарки, великий коназ Галиб?

Князь Глеб тряхнул полуседыми кудрями:

— У меня больше нет ни народа, ни дружинников, ни богатства! Враги отняли у меня все. Мне пришлось бежать. Уж много лет я живу изгнанником у половцев.

Бату-хан нахмурился:

— Чего же ты хочешь от меня?

— Я хочу помочь тебе разметать моих врагов.

— Кто твои враги?

— Князья, правящие теперь Рязанью.

— Я сам наказываю своих врагов! Когда мы придем, погибнут все, не только коназы.

— Я ненавижу весь народ рязанский! Рязанское вече меня изгнало.[300]

Бату-хан взглянул на мрачно молчавшего Субудай-багатура:

— Что скажешь ты, мой мудрый советник?

— Бессмертный воитель, твой великий дед оставил в поучение потомкам мудрые законы. Они говорят, что «лазутчики, лжесвидетели, все люди, подверженные постыдным порокам, и колдуны — приговариваются к смерти».

Князь Глеб невольно отшатнулся. Бату-хан смотрел на него прищуренным глазом:

— Коназ Галиб! Не союзником моим ты будешь, а послушным нукером. Если ты захочешь обмануть меня, то простишься с жизнью. Можешь идти! Арапша, позаботься о нем!

Князь Глеб склонился до земли, ожидая приветливого слова. Бату-хан отвернулся. Субудай-багатур смотрел прямо перед собой немигающим глазом. Арапша с каменным, неподвижным лицом открыл дверь юрты.

Черные глаза князя злобно сверкнули. Он шагнул в ненастную тьму.

Глава семнадцатая СКАЗКА О ХАНЕ ИТИЛЕ

…Чи-чи, вождь племени хун-ну, ушедшего на запад, сказал:

— Ведя боевую жизнь наездников, мы составляем народ, имя которого наполняет ужасом всех варваров… И хотя мы умрем, но слава о нашей храбрости будет жить, и наши дети и внуки будут вождями народов.

(Из восточной летописи)