Но внезапно революционные фразы «Расправы» превращаются в нападки на «Народное дело» — русский журнал, издававшийся в Женеве и защищавший программу и организацию Интернационала[361]. Для альянсистской пропаганды Бакунина в России, которая велась от имени Интернационала, было, как видно, в высшей степени важно заставить замолчать журнал, разоблачавший его обман.
«Если упомянутый журнал будет следовать тому же пути, мы не преминем высказать и выказать к нему свое отношение… Мы уверены, что истинные люди дела отстранят теперь в сторону всякую теорию, тем более доктринерство. Распространению же произведений, хотя и искренних, но прямо противоположных нашему знамени, мы можем помешать разными практическими способами, которые в наших руках».
После этих угроз по адресу своего опасного соперника «Народная расправа» продолжает:
«В числе листков, вышедших за последнее время за границей, рекомендуем мы почти безусловно воззвание Бакунина к учащейся бессословной молодежи… Бакунин прав, уговаривая вас бросить академии, университеты и школы и идти в народ».
Бакунин, как это видно, никогда не упускает случая воскурить фимиам самому себе.
Вторая статья озаглавлена: «Взгляд на прежнее и нынешнее понимание дела». Выше мы видели, как Бакунин и Нечаев. угрожали издающемуся за границей русскому органу Интернационала; в этой статье, как увидим, они обрушиваются на Чернышевского, человека, который больше всего сделал в России для вовлечения в социалистическое движение той учащейся молодежи, за представителей которой они себя выдают.
«Конечно, мужики никогда не занимались измышлением форм будущего общественного порядка, но тем не менее они по устранении всего мешающего им (то есть после всеразрушительной революции, первого дела, а потому для нас самого главного) сумеют устроиться гораздо осмысленней и лучше, чем то может выйти по всем теориям и проектам, писанным доктринерами-социалистами, навязывающимися народу в учителя, а главное в распорядители. Для неиспорченного очками цивилизации народного глаза слишком ясны стремления этих непрошенных учителей оставить себе и подобным теплое местечко под кровом науки, искусства и т; п. Для народа не легче, если даже эти стремления являются искренними, наивными, как неотъемлемая принадлежность человека, пропитанного современной цивилизацией. В казацком кругу, устроенном Василием Усом в Астрахани, по выходе оттуда Стеньки Разина, идеальная цель общественного равенства неизмеримо более достигалась, чем в фаланстерах Фурье, институтах Кабе, Луи Блана и прочих ученых» (!) «социалистов, более, чем в ассоциациях Чернышевского».
Далее следует целая страница ругани по адресу последнего и его товарищей.
Теплое местечко, которое готовил себе Чернышевский, было предоставлено ему русским правительством в сибирской тюрьме, тогда как Бакунин, избавленный в качестве работника европейской революции от такой опасности, ограничивался своими проявлениями из-за рубежа. И как раз в тот момент, когда правительство строго запрещало
даже упоминать имя Чернышевского в печати, гг. Бакунин и Нечаев напали на него. Наши
«аморфные» революционеры продолжают:
«Мы беремся сломать гнилое общественное здание… Мы из народа, со шкурой, прохваченной зубами современного устройства, руководимые ненавистью ко всему ненародному, не имеющие понятийно нравственных обязанностях и чести по отношению к тому миру, который ненавидим и от которого ничего не ждем кроме зла. Мы имеем только один отрицательный неизменный план — беспощадного разрушения. Мы прямо отказываемся от выработки будущих жизненных условий как несовместной с нашей деятельностью; и потому считаем бесплодной всякую исключительно теоретическую работу ума… мы берем на себя исключительно разрушение существующего общественного строя».
Эти два любителя проявлений из-за рубежа намекают, что покушение на царя в 1866 г. относилось к «ряду всеразрушительных актов» их тайного общества:
«Начинание нашего святого дела было положено 4 апреля 1866 г. Каракозовым. С этой поры начинается в молодежи сознание своих революционных сил… Пример, факт! По силе развивающегося значения с ним не может равняться никакая пропаганда».
Затем они составляют длинный список «тварей», которых комитет обрекает на немедленную смерть. У многих «будет вырван язык»… однако,
«мы не будем трогать царя… Мы оставим царя жить до наступления дней народного мужицкого суда; это право принадлежит всему народу… Пусть же живет наш палач до той поры, до той минуты, когда разразится гроза народная»…