Берто бросился на помощь, наспех посоветовавшись с бароном. Как человек не чуждый политики, он не одобрял эту рискованную затею отца Фуркада. Но теперь надо было идти до конца, толпа ждала, с утра молила бога. И умнее всего было поскорее покончить с этим, по возможности не оскорбляя умершего. Чтобы не растрясти его, раздевая догола, Берто решил, что лучше всего погрузить мертвеца в бассейн одетым. Если он воскреснет, его в любую минуту можно будет переодеть, а в противном случае — не все ли равно, боже мой! Берто быстро сказал об этом санитарам и помог им просунуть в лямки ноги и руки покойника.
Отец Фуркад кивком головы одобрил его, а отец Массиас продолжал взывать с еще большим пылом:
— Господи, дохни́ на него, и он оживет! Господи, верни ему душу, и он будет славить тебя!
— Господи, взгляни на него, и он воскреснет!.. Да поднимется он от твоего гласа и обратит всех на земле!.. Господи, произнеси лишь слово, и весь мир восславит имя твое!
Отец Массиас распластался на полу и, точно в горле у него лопнул сосуд, захрипел, лобызая плиты пола.
А извне доносился гул толпы, беспрерывно повторявшей возглас капуцина: «Господи, исцели наших больных!.. Господи, исцели наших больных!..» Все это было так необычно, что Пьер с трудом удержался от возмущенного возгласа. Маркиз, стоявший рядом с ним, весь дрожал. Присутствовавшие облегченно вздохнули, когда Берто, обозлившись, резко сказал санитарам:
— Выньте же, выньте его из воды!
Покойника вытащили и положили на носилки; жалкие отрепья облепили его тело. С волос и одежды стекала вода, заливая пол. А он как был, так и остался мертвым.
Все встали и смотрели на него в тягостном молчании. Затем его накрыли и унесли, а отец Фуркад пошел следом, опираясь на плечо отца Массиаса и волоча подагрическую ногу, о которой он на минуту даже забыл. Он уже обрел обычную ясность духа и, обратившись к умолкшей толпе, заговорил:
— Дорогие братья, дорогие сестры, бог не захотел вернуть его нам. В своей беспредельной благости он оставил его у себя среди избранных.
На этом дело кончилось, о покойнике больше не было речи. Привели новых больных, два других бассейна были уже заняты. Меж тем маленький Гюстав, наблюдавший за этой сценой хитрыми и любопытными глазами, без тени страха, продолжал раздеваться. Его несчастное золотушное тельце с костлявыми бедрами было худобы необычайной, все позвонки наперечет, а ноги походили на палки, особенно левая, вся высохшая; на теле зияли две язвы: одна на бедре, а другая, еще более страшная, на пояснице. Но он улыбался, болезнь настолько обострила его восприятие, что этот пятнадцатилетний мальчик, которому на вид было не более десяти, казалось, обладал вдумчивостью и рассудительностью взрослого.
Маркиз де Сальмон-Рокбер осторожно взял его на руки, отказавшись от помощи Пьера.
— Спасибо, он легенький, как птичка… Не беспокойся, голубчик, я опущу тебя в воду потихоньку.
— О, я не боюсь холодной воды, сударь, можете меня окунать.
Его погрузили в бассейн, куда только что окунали мертвеца. У дверей г-жа Виньерон и г-жа Шез снова опустились на колени и горячо молились, а отец, г-н Виньерон, которому разрешили остаться в зале, истово крестился.
Пьер ушел, его помощь была не нужна. Давно уже пробило три часа, Мария ждала его, и он заторопился. Но пока Пьер пробирался сквозь толпу, на пути его попался Жерар, который уже вез тележку молодой девушки к бассейну. Марии не терпелось поскорее окунуться в бассейн, — внезапно она прониклась уверенностью, что готова к принятию благодати. Девушка упрекнула Пьера за опоздание.
— Ах, мой друг, вы позабыли обо мне!