Том 17. Лурд

— Конечно! — воскликнула хорошенькая блондинка в восторге, что будет таскать тюфяки своими нежными ручками.

Госпоже де Жонкьер пришлось несколько умерить ее пыл:

— Потом, это не к спеху. Подождем, пока сюда принесут больных… Я не очень люблю эту палату, ее трудно проветривать. В прошлом году у меня была палата святой Розалии, на втором этаже… Ну, да как-нибудь устроимся.

Пришли еще дамы-патронессы, целый улей трудолюбивых пчел, жаждущих взяться за дело, но вносивших немалый беспорядок. Их было слишком много, больше двухсот, этих сестер милосердия, принадлежавших к высшему обществу и буржуазии; к их великому рвению примешивалась немалая доля тщеславия. Каждая, вступая в общину Богоматери Всех Скорбящих, должна была внести свой дар; поэтому, из боязни, что иссякнут пожертвования, никому не отказывали, и число сестер росло с каждым годом. К счастью, среди дам находились и такие, для которых достаточно было носить на корсаже красный крест; приехав в Лурд, они тотчас же отправлялись в экскурсии. Но отдававшиеся делу были действительно достойны похвалы; за пять дней они до смерти уставали, спали по два часа в сутки и видели самые ужасные, отталкивающие картины. Они присутствовали при агонии умирающих, перевязывали зловонные раны, выливали тазы и сосуды, меняли белье, переворачивали больных, — словом, занимались тяжелой, непривычной работой. После нее они чувствовали себя совсем разбитыми, но глаза их лихорадочно горели восторженной радостью милосердия.

— А где же госпожа Вольмар? — спросила г-жа Дезаньо. — Я думала встретить ее здесь.

Госпожа де Жонкьер осторожно замяла разговор, как будто была в курсе событий, и, снисходительно относясь к людским слабостям, не хотела говорить на эту тему.

— Она слабенькая и отдыхает в гостинице. Пусть поспит.

Затем начальница распределила работу между дамами, поручив каждой двух больных. Они стали знакомиться с помещением, ходили взад и вперед, поднимались и спускались по лестнице, узнавали, где находится администрация, бельевая, кухня.

— А где аптека? — опять спросила г-жа Дезаньо.

Аптеки не было, так же как и медицинского персонала. К чему? Ведь наука отказалась от больных, это были отчаявшиеся люди, прибегавшие к богу за исцелением, которого бессильные смертные не могли им обещать. Во время паломничества всякое лечение, естественно, прекращалось. Если кто-нибудь из этих несчастных оказывался при смерти, к нему вызывали священника. В больнице находился только молодой врач с аптечкой, обычно сопровождавший белый поезд, и если бы его потребовал кто-нибудь из больных, мог оказать ему помощь.

Сестра Гиацинта как раз входила в палату в сопровождении Феррана, которого сестра Сен-Франсуа поместила в комнатке рядом с бельевой, где он должен был оставаться до конца паломничества.

— Сударыня, — обратился он к г-же Жонкьер, — я в полном вашем распоряжении. Если я буду нужен, пришлите за мной.

Но она в эту минуту ссорилась с молодым священником из администрации из-за того, что на всю палату было только семь ночных сосудов, и лишь краем уха слушала то, что говорил Ферран.

— Конечно, сударь, если нам понадобится успокоительное…

Она не докончила, вернувшись к волновавшему ее вопросу.

— Словом, господин аббат, постарайтесь достать еще штуки четыре или пять… Как же нам быть? Ведь и без того тяжело!

Ферран слушал, смотрел и приходил в ужас от этого удивительного мирка, куда он попал со вчерашнего дня. Человек неверующий, приехавший сюда случайно, желая оказать услугу товарищу, он поражался невероятному скоплению обездоленных, страдающих людей, бросавшихся сюда в надежде обрести счастье. Молодого врача особенно возмущало отсутствие всяких мер предосторожности, презрение к простейшим указаниям науки, уверенность, что если бог захочет, то исцеление произойдет вопреки всем законам природы. Тогда к чему эта уступка, зачем брать с собой врача, раз его услугами не думают пользоваться? Ему стало стыдно за этих людей, и он вернулся в свою комнату, чувствуя себя лишним и немного смешным.

— Приготовьте все-таки пилюли опиума, — сказала сестра Гиацинта, провожая его до бельевой. — К вам обратятся за ними, у нас есть больные, за которых я неспокойна.

Она смотрела на него своими большими голубыми глазами, нежными и добрыми, вечно улыбающимися. От быстрого движения ее ослепительная кожа порозовела. Она дружески попросила его:

— Вы мне поможете, если надо будет поднять или положить больного?

Тогда, при мысли, что он может быть ей полезен, доктор Ферран перестал жалеть о том, что приехал. Он вспомнил, как сестра Гиацинта ухаживала за ним, когда он был при смерти, и братской рукой подавала ему лекарства, улыбаясь ангельской улыбкой бесполого существа, в котором было нечто от женщины и нечто от товарища.

— Сколько угодно, сестра! Я весь к вашим услугам и счастлив буду вам помочь! Вы сами знаете, как я вам обязан!

Сестра Гиацинта приложила палец к губам, призывая его к молчанию. Никто ей ничем не обязан. Она только служанка больных и бедняков.