Том 17. Лурд

Очевидно, беспокойство не давало Пьеру заснуть, несмотря на усталость. А затем шум в гостинице, хотя час был и поздний, стал совершенно невыносим. На следующий день, во вторник, надо было уезжать; это был последний день пребывания паломников в Лурде, и они старались использовать оставшиеся часы — без устали ходили к Гроту и обратно; не зная отдыха, охваченные возбуждением, они стремились силой вырвать милость у бога. Хлопали двери, дрожали полы, весь дом сотрясался от топота множества ног. Раздавался упорный кашель, слышались невнятные грубые голоса. И Пьер, измученный бессонницей, то ворочался с боку на бок, то вскакивал с постели, проверяя, не идет ли г-н де Герсен. Несколько минут он лихорадочно прислушивался, но из коридора до него доносился лишь какой-то необычайный, невнятный шум. Что это происходит там, слева? То ли священник, то ли мать с тремя дочками, то ли старая чета воюют с мебелью? А может быть, это справа? Кто это так расшумелся — многочисленная семья, или одинокий господин, или одинокая дама, с которой приключилось что-то непонятное? Пьер поднялся и решил пойти в комнату г-на де Герсена, уверенный, что там происходит нечто страшное. Но сколько он ни прислушивался, до него доносился из-за перегородки только нежный шепот двух голосов, легкий, как ласка. Он сразу вспомнил о г-же Вольмар и, озябнув, лег обратно в постель.

Наконец на рассвете Пьер стал засыпать, как вдруг сильный стук в дверь поднял его. На этот раз он не ошибся, кто-то громким, прерывающимся от волнения голосом звал его:

— Господин аббат, господин аббат! Умоляю, проснитесь!

Это, конечно, принесли г-на де Герсена, уж наверное мертвого. Растерявшись, Пьер в одной рубашке бросился открывать дверь и оказался лицом к лицу со своим соседом, г-ном Виньероном.

— Умоляю вас, господин аббат, одевайтесь скорее! Необходимо ваше святое напутствие.

И Виньерон рассказал, что, поднявшись взглянуть на часы, лежавшие на камине, он вдруг услышал тяжкие стоны в соседней комнате, где спала г-жа Шез Она любила оставлять дверь открытой, чтобы не чувствовать себя одинокой. Он, конечно, бросился к ней, открыл ставни, дав доступ свету и воздуху.

— Ах, какое страшное зрелище, господин аббат! Наша бедная тетушка лежит на кровати, лицо у нее посинело, рот раскрыт, и она не может передохнуть; руки у нее свело, и она судорожно цепляется за простыни… Вы понимаете — порок сердца… Скорей, скорей, господин аббат, напутствуйте ее, умоляю вас!

Оглушенный Пьер не мог найти ни брюк, ни сутаны.

— Конечно, конечно, я пойду с вами. Но я не могу причастить ее, у меня ничего нет с собою для этого.

Господин Виньерон, помогая ему одеваться, нагнулся, ища туфли.

— Ничего, ничего, один ваш вид поможет ей отойти с миром, если бог пошлет нам это горе… Вот, обуйтесь и пойдемте сейчас же, скорей!

Он вихрем вылетел из комнаты Пьера и скрылся в соседнем номере. Все двери остались раскрытыми настежь. Молодой священник шел за ним следом; в первой комнате, где был ужасный беспорядок, он заметил лишь маленького Гюстава; полуголый мальчик неподвижно сидел на диване, куда его укладывали спать, бледный, забытый и озябший — драма внезапной смерти прервала его сон. Раскрытые чемоданы стояли среди комнаты, на столе валялись остатки колбасы, постель родителей была смята, одеяла сброшены на пол, словно здесь промчался ураган. Во второй комнате Пьер увидел мать Гюстава, которая, наскоро накинув старенький желтый халат, в ужасе глядела на сестру.

— Ну как, мой друг? Как? — заикаясь, повторял Виньерон.

Не отвечая, г-жа Виньерон указала жестом на неподвижную г-жу Шез; голова старухи упала на подушку, руки ее свело. Лицо посинело, рот был широко раскрыт, как при последнем издыхании.

Пьер нагнулся над ней.

— Она умерла, — сказал он вполголоса.