Том 17. Лурд

Прошло несколько минут, показавшихся ему бесконечными. На этот раз Пьер сделал сверхчеловеческое усилие; он ждал чуда, внезапного прозрения, ждал, что все сомнения его рассеются, словно унесенные бурей, и он вернется к наивной вере, радостный, помолодевший. Он доверился судьбе, ему хотелось, чтобы высшая сила потрясла и преобразила его. Но, как и во время мессы, все молчало в нем, он ощущал в себе бездонную пустоту. Ничего не произошло, отчаявшееся сердце священника, казалось, перестало биться. Как ни силился он молиться, как ни старался сосредоточить все свои мысли на этой всемогущей деве, такой милостивой к страждущим, он то и дело отвлекался, его снова занимал внешний мир, всякие пустяки. Пьер увидел в Гроте, по ту сторону решетки, барона Сюира, который мирно спал, сложив руки на животе. Внимание Пьера привлекло и другое: букеты у ног статуи богородицы, письма, лежавшие грудой, словно то была небесная почта, кружева из воска, висящие вокруг горящих толстых свечей, точно богатое резное украшение из серебра. Потом, без всякой видимой связи, Пьер стал думать о своем детстве, и перед ним отчетливо встало лицо Гийома. Священник не видел своего брата после смерти матери. Он знал только, что брат живет очень замкнуто, занимаясь наукой в маленьком домике, где он уединился со своей возлюбленной и двумя большими собаками; Пьер ничего не знал бы о нем, если б не прочел недавно имени Гийома в одной заметке в связи с покушением, подготовлявшимся революционерами. Говорили, будто Гийом Фроман очень увлекается изучением взрывчатых веществ и водит знакомство с главарями самых крайних партий. Почему же Пьер вспомнил его именно здесь, где в мистическом сиянии свечей все дышало экстазом, вспомнил своего доброго, нежного брата, исполненного милосердия, стремившегося помочь всем страждущим? На миг перед Пьером всплыл этот образ, и он горько пожалел, что порвались его отношения с братом. Но тут же Пьер снова подумал о себе: он понял, что, если даже проведет здесь часы, вера не вернется к нему. И все же в нем что-то еще трепетало — то была последняя надежда: он думал, что если святая дева совершит великое чудо, исцелит Марию, то он, конечно, уверует. Священник давал себе последнюю отсрочку, как бы назначая вере встречу на тот же самый день, в четыре часа пополудни, во время шествия со святыми дарами, как ему сказала Мария. И скорбь его сразу утихла, он продолжал стоять на коленях, разбитый усталостью, его одолевала дремота.

Часы шли. Грот все еще сиял в ночи, как ярко освещенная часовня, бросая отблески на соседние холмы и фасады монастырей. Но мало-помалу они бледнели, и Пьер, очнувшись и вздрогнув от холода, с удивлением обнаружил, что уже забрезжило утро; мутное небо было покрыто свинцовыми тучами. Пьер понял, что с юга быстро надвигается гроза, обычно внезапно налетающая в горных местностях. Уже слышался отдаленный гром, а по дорогам ветер гнал клубы пыли. Очевидно, он тоже заснул, потому что барона Сюира на скамье не было и Пьер не видел, когда тот ушел. Перед Гротом оставалось человек десять, не больше; Пьер узнал г-жу Маз, она стояла на коленях, закрыв лицо руками. Но, заметив, что наступило утро и все ее видят, она встала и быстро скрылась за поворотом узенькой тропинки, которая вела в монастырь Голубых Сестер.

Встревоженный, Пьер подошел к Марии и сказал, что у Грота больше нельзя оставаться, пойдет дождь и она насквозь промокнет.

— Я отвезу вас в больницу.

Она отказалась.

— Нет, нет… Я дожидаюсь мессы, я дала обет здесь причаститься… Не беспокойтесь обо мне, умоляю вас, идите скорее в гостиницу спать. Вы же знаете, что в дождь за больными присылают крытые экипажи.

Мария стояла на своем, а Пьер повторял, что не хочет спать. В Гроте рано утром в самом деле служили мессу, и паломники почитали за величайшее счастье причаститься на восходе солнца, после ночи, проведенной в экстазе. Когда начали падать первые капли дождя, появился священник в ризе; его сопровождали двое служек; один из них держал над священником и потиром шелковый белый зонт с золотыми узорами.

Пьер придвинул тележку к решетке под выступ скалы, где укрылись и другие паломники; он видел, с какой горячей верой Мария проглотила облатку; но тут внимание Пьера привлекло зрелище, взволновавшее его до глубины души.