Читаем Том 16. Жизнь Дэвида Копперфилда, рассказанная им самим. Главы XXX-LXIV полностью

— Знаете ли, Копперфилд, — зашипел он мне в ухо (я не повернул головы), — вы попали в скверное положение (я знал, что это так, и это еще больше меня раздражало). Вам это не делает чести, и не в вашей власти запретить мне, чтобы я вас простил. Я не хочу говорить об этом матери и никому не скажу. Я решил вас простить. Но удивительно, что вы подняли руку на человека, такого, как вы знаете, смиренного и ничтожного!

Я чувствовал себя почти таким же негодяем, каким считал его. Он знал меня лучше, чем я сам себя. Если бы он стал меня укорять или негодовать, мне было бы легче, и я оправдал бы себя в собственных своих глазах, но он заставил меня поджариваться на медленном огне, и эта пытка продолжалась полночи.

Утром, когда я встал и вышел из дому, церковный колокол уже звонил, а Урия прогуливался со своей матерью. Он приветствовал меня как ни в чем не бывало, и мне ничего не оставалось делать, как ответить тем же. Должно быть, я ударил его так сильно, что у него разболелся зуб. Во всяком случае, его лицо обвязано было черным шелковым платком, а узел прятался под шляпой, и это не очень его красило. Я узнал, что он собирается в понедельник утром ехать в Лондон к дантисту вырывать зуб. Надеюсь, зуб был коренной.

Доктор дал знать, что ему нездоровится, и вплоть до отъезда гостей проводил большую часть дня в одиночестве. Агнес и ее отец уже с неделю как уехали, а мы с доктором еще не приступали к работе. За день до возобновления наших занятий доктор собственноручно вручил мне сложенную, но незапечатанную записку. Адресована она была мне; в самых ласковых выражениях он предписывал мне никогда не упоминать о том, что произошло в тот вечер. Об этом я рассказал только бабушке и больше никому. С Агнес я не мог говорить на эту тему, и она решительно ничего не подозревала.

Я был уверен, что и миссис Стронг ничего не подозревала. Прошло несколько недель, прежде чем я заметил в ней какую-то перемену. Она совершалась постепенно, как надвигается облако в безветренный день. Сперва, казалось, миссис Стронг недоумевала, почему доктор, обращаясь к ней, говорит с нежным состраданием, почему советует пригласить мать, чтобы та скрасила скучное однообразие ее жизни. Частенько, когда мы работали с доктором, а она сидела тут же, я подмечал, как она задумывается и следит за ним памятным мне взглядом. А потом случалось и так, что она вставала и со слезами на глазах выходила из комнаты. Мало-помалу ее красивое лицо затуманилось от скорби, и с каждым днем тени сгущались. Миссис Марклхем проживала в ту пору в доме, но только и делала, что болтала, и не замечала ровно ничего.

По мере того как изменялась Анни, та Анни, которая подобна была солнечному лучу в доме доктора, доктор, казалось, все больше старел и становился все более серьезным, но мягкость его характера, обходительность и неусыпная забота о ней стали, — если только это было возможно, — еще заметней. Однажды утром, в день ее рождения, она пришла посидеть у окна, пока мы работали (так бывало и прежде, но теперь она приходила робко и неуверенно, и вид у нее был трогательный), и я увидел, как доктор взял ее голову обеими руками, поцеловал в лоб и поспешно ушел, слишком взволнованный, чтобы остаться. А она застыла, как статуя, на том самом месте, где он ее покинул, затем голова ее поникла, она стиснула руки и зарыдала — мне трудно передать, как горько она зарыдала.

После этого случая, мне чудилось, ей не раз хотелось поговорить хотя бы со мной, когда мы оставались с ней одни. Но ни разу она не произнесла ни слова. Доктор бывал неистощим, придумывая для нее развлечения вне дома, и миссис Марклхем, очень падкая до развлечений, а всем прочим часто недовольная, с удовольствием им предавалась и на все лады восхваляла доктора. Что касается Анни, она не сопротивлялась, когда ее вели куда-нибудь, но казалась очень вялой, равнодушной, как будто ей ни до чего не было дела.

Я не знал, что думать. Не знала и бабушка, которая из-за этих сомнений проделала, должно быть, сотню миль, прохаживаясь по комнате. Но самым странным оказалось то, что в этой сокровенной области семейного несчастья единственное реальное утешение явилось в образе мистера Дика.

Каковы были его размышления обо всем происходящем и заметил ли он вообще что-нибудь, мне так же трудно сказать, как, пожалуй, и ему помочь мне в этом деле. Но, как я уже упоминал в рассказе о своих школьных годах, он безгранично преклонялся перед доктором, а подлинная привязанность, даже в тех случаях, когда она возникает у животных к человеку, так обостряет сообразительность, что оставляет далеко позади самый высокий интеллект. Вот такое умное сердце, да позволено мне будет так выразиться, было и у мистера Дика, и луч истины пронизал его насквозь.

Перейти на страницу:

Все книги серии Диккенс, Чарльз. Полное собрание сочинений в 30 томах

Том 2. Посмертные записки Пиквикского клуба (главы I-XXX)
Том 2. Посмертные записки Пиквикского клуба (главы I-XXX)

Р'Рѕ второй том собрания сочинений вошли первые тридцать глав романа «Посмертные записки Пиквикского клуба». Чарльз Диккенс – великий английский писатель XXIX века, книги которого наполнены добротой и мягким СЋРјРѕСЂРѕРј, что не мешает ему быть автором СЏСЂРєРѕР№ социальной сатиры и создателем известных комических персонажей. Такими и являются мистер Пиквик и его РґСЂСѓР·ья, а также его слуга – незабвенный Сэм Уэллер. Это первый роман Диккенса, в котором он описывает клуб чудаков, путешествующих по стране и изучающих «человеческую природу». Основатель и председатель клуба, мистер Пиквик, человек очень наивный, чудаковатый, но, как потом выясняется, очень честный, принципиальный и храбрый. Р' клуб РІС…РѕРґСЏС' и три его члена. Натэниел Уинкль – молодой компаньон Пиквика, милый и привлекательный РіРѕСЂРµ-спортсмен. РђРІРіСѓСЃС' Снодграсс – предполагаемый РїРѕСЌС' и романтик. Трейси Тапмен – пухлый пожилой джентльмен, мнящий себя героем-любовником. Перцу в сюжет добавляет друг и слуга мистера Пиквика – Сэм Уэллер. Это – нахальный, деловитый, изворотливый, ловкий и находчивый парень, но верный и честный друг, известный СЃРІРѕРёРјРё меткими изречениями. Р'РѕС' некоторые из РЅРёС…: - Теперь у нас вид приятный и аккуратный, как сказал отец, отрубив голову своему сынишке, чтобы излечить его РѕС' косоглазия. - Это СѓР¶ я называю прибавлять к РѕР±иде оскорбление, как сказал попугай, когда его не только увезли из СЂРѕРґРЅРѕР№ страны, но заставили ещё потом говорить РїРѕ-английски. - Дело сделано, и его не исправить, и это единственное утешение, как РіРѕРІРѕСЂСЏС' в Турции, когда отрубят голову не тому, кому следует. - Стоит ли столько мучиться, чтобы узнать так мало, как сказал приютский мальчик, РґРѕР№дя до конца азбуки. Р

Чарльз Диккенс

Классическая проза
Том 4. Приключения Оливера Твиста
Том 4. Приключения Оливера Твиста

«Приключения Оливера Твиста» — это рассказ о злоключениях мальчика-сироты, выросшего в работном доме. На его жизненном пути ему встречаются как отбросы общества, так и добрые, честные, милосердные представители человеческого рода. Однако стоит заметить, что первых больше. Возможно, это можно объяснить социальным окружением несчастного ребенка. Это и малолетние воришки, и их вожак - отвратительный еврей Феджин, и вор-убийца Сайкс, забивший насмерть свою любовницу семнадцатилетнию Нэнси, которая незадолго до своей смерти помогла Оливеру, и сводный брат Оливера Монкс, который стоял за многочисленными несчастьями Твиста, и многие другие. Но, кроме этих отщепенцев, в романе есть и Роз Мейли, и мистер Браунлоу, и миссис Бэдуин, и мистер Гримуиг.Но все хорошо, что хорошо кончается. Злодеи повержены, Оливер остается жить со своей, как оказалось, тетей Роз Мейли.

Чарльз Диккенс

Классическая проза

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука