Том 16. Доктор Паскаль

И Паскаль пожелал передать Рамону свое научное завещание. Он отчетливо сознавал, что был лишь предтечей, одиноким пионером, который выдвигает несовершенные теории, ощупью бредет в области практической деятельности и терпит поражения из-за своего пока еще примитивного метода. Доктор рассказал Рамону, какой восторг его охватил, когда он нашел, как ему казалось, панацею от всех зол — экстракт нервного вещества, вводимый больным; он перечислил также свои неудачи и разочарования — ужасная смерть Лафуаса, гибель от туберкулеза Валентена, новый приступ безумия Сартера, толкнувший его на самоубийство. Вот почему Паскаль умирал, исполненный сомнений, утратив веру, необходимую врачу-исцелителю, но такова была его любовь к жизни, что он возлагал на нее все надежды, видя только в ней источник силы и здоровья. Однако он не хотел затруднять путь в будущее, напротив, он был счастлив завещать молодежи свою гипотезу. Теории меняются каждые двадцать лет, нерушимыми остаются только доказанные истины, на основании которых продолжает развиваться наука. Пусть даже его гипотеза имеет временное значение, труд все же не пропал даром, потому что прогресс заключается, бесспорно, в усилии человека, в непрерывном движении его мысли. Как знать? Пусть он даже уйдет из жизни усталый и разочарованный, не оправдав надежд, которые возлагал на введение экстракта. На смену ему придут другие труженики, молодые, пылкие, убежденные, они вернутся к его идее, разъяснят ее, разовьют. И, быть может, она положит начало целой эпохе, новому миру.

— Ах, дорогой Рамон, — продолжал Паскаль, — если бы можно было прожить еще одну жизнь!.. Тогда я начал бы все сызнова, вернулся бы к своей идее, потому что совсем недавно меня поразил один странный факт, — впрыскивания простой дистиллированной воды почти столь же действенны… Сама вводимая жидкость не играет роли, важно чисто механическое воздействие. Последний месяц я много писал об этом. Вы найдете у меня заметки, любопытные наблюдения… В конце концов я, несомненно, пришел бы к тому, что уверовал бы в единственное лекарство — труд и в то, что здоровье заключается в гармонической деятельности всех органов, словом, создал бы динамическую терапию, если можно позволить себе так выразиться.

Он все больше увлекался, позабыв о близкой смерти, с горячим интересом рассуждая о жизни. Он набросал в общих чертах свою новую теорию. Человек существует в определенной среде, которая непрестанно воздействует на чувствительные окончания его нервов. Таким образом приводятся в действие не только чувства, но и все внутренние и внешние органы. Ощущения, отражаясь в головном и в костном мозгу, в нервных центрах, преобразуются в усилия, движение, мысли.

И Паскаль приходил к выводу, что хорошее самочувствие состоит в нормальном ходе этого процесса: получать ощущения, возвращать их в форме идей и поступков, поддерживать человеческий организм равномерной работой всех органов. Таким образом, труд становится великим законом, регулятором жизни человечества. Отсюда следует вывод: в случае нарушения равновесия, когда внешних раздражителей уже недостаточно, терапия должна создавать искусственное раздражение, восстанавливая нормальный тонус, который есть не что иное, как совершенное здоровье. И Паскаль мечтал о новейших методах лечения: внушение, всемогущая власть врача — для органов чувств; электричество, втирания, массаж — для кожи и сухожилий, пищевой режим — для желудка, курс лечения на высоких горных плато — для легких, и, наконец, введение дистиллированной воды — для кровеносной системы. Неоспоримое, чисто механическое воздействие впрыскиваний и натолкнуло Паскаля на его теорию. Благодаря своей склонности к обобщению он развил эту гипотезу, и спасение мира виделось ему ныне в безупречном равновесии полученных ощущений и затраченного труда, а непрерывная деятельность человечества была залогом его движения вперед.

Вдруг Паскаль рассмеялся от души.

— Ну вот я опять и увлекся!.. А ведь я считаю в глубине души, что единственная мудрость состоит в том, чтобы не вмешиваться, предоставляя природе делать свое дело! Ах я старый, неисправимый безумец!

Но Рамон в порыве любви и восхищения сжал его руки.

— Учитель! Учитель! Ведь такая убежденность, такое безумие присущи гению!.. Не беспокойтесь. Я внимательно выслушал вас и постараюсь быть достойным вашего наследия; согласен, в этом, вероятно, кроется великое завтра!

В мирной тишине комнаты, где ничто не нарушало их уединения, Паскаль вновь заговорил со спокойным мужеством умирающего философа, который дает свое последнее наставление. Он вернулся к наблюдениям над собой, объяснил, что часто излечивался работой, регулярной и методической работой без перенапряжения. Пробило одиннадцать. Пригласив Рамона позавтракать с ним, Паскаль продолжал развивать те же возвышенные, отвлеченные идеи, пока Мартина им подавала. Лучи ласкового солнца наконец пробились сквозь серые утренние облака и нежно позолотили большую комнату. Допив последний глоток молока, Паскаль умолк.

Молодой врач в это время ел грушу.

— Вам хуже?