Том 15

Профессор. Прости, дорогая, я не расслышал.

Жена (словно против воли, уступив какой-то внутренней силе). Красота, красота!

Профессор. Это-то я и пытаюсь здесь выразить. Легенда об Орфее и по сей день символизирует человеческую тягу к красоте! (Снова берется за перо, она же продолжает любоваться лунным светом в саду. Подавляя зевок.) Черт возьми! Все время в сон клонит! Распорядись ты наконец, чтобы к обеду давали кофе покрепче!

Жена. Хорошо.

Профессор. Вот послушай — как тебе это покажется? (Читает вслух.) «Многие полотна художников Возрождения — особенно таких, как Боттичелли, Франческа и Пьеро ди Косимо, — навеяны легендами типа орфеевской. Этому же языческому источнику мы обязаны маленькой жемчужиной Рафаэля «Аполлон и Марсий».

Жена. Мы обязаны ему и большим — бунтом против сухой учености.

Профессор. Вот именно! А я. пожалуй, разовью эту мысль: «Ему же мы обязаны нашим бунтом против академичности, отвращением к «бизнесу» и к грубому торжеству купли-продажи. Ему мы обязаны…» (Голос его постепенно замирает.)

Жена. Любовью.

Профессор (рассеянно). А?

Жена. Я сказала: ему мы обязаны любовью.

Профессор (несколько удивленно). Возможно. Но… хм… (сухо улыбается)… в данной статье это будет, пожалуй, неуместно.

Жена (обращаясь к себе и к лунному свету, заливающему сад). Деревья пробуждал Орфей!

Профессор. Многие путают лиру с лютней. (Отчаянно зевает.) Дорогая моя, если ты больше не собираешься петь, может быть, сядешь? Мне нужно сосредоточиться.

Жена. Я выйду прогуляться.

Профессор. Смотри, не промочи ноги!

Жена. Сухие ноги — залог христианской добродетели.

Профессор (сдержанно смеется,). Браво, браво! Сухие ноги — залог христианской добродетели. (Рука его хватается за перо, лицо наклоняется к бумаге, жена смотрит на нею странным взглядом.) «Трудно определить, в какой степени поднявшаяся в наше время волна отрицания христианских добродетелей обязана влиянию идей, нашедших воплощение в образах Орфея, Пана и Вакха, однако…»

Во время его монолога жена выходит в сад и поет, причем голос ее по мере удаления приобретает еще большую звонкость: «Деревья пробуждал Орфей волшебной лирою своей, лирою своей…»

Профессор (спохватывается). Она сорвет себе голос! (Молча слушает, как растет ее песня.) Гм! Как странно он звучит ночью! (Молчит. Зевает. Ее голос постепенно замирает. Он вдруг начинает клевать носом, пытается бороться со сном, успевает написать одно-два слова, голова его опускается, и через двадцать секунд он засыпает совсем.)

Свет гаснет. Слышен голос Фраста.

Фраст. Как зовут эту девушку?

Вейн. Ванесса Хэллгров.

Фраст. А!