Xоум. Но это же запрещенный прием — удар в живот. Вот мое мнение! Вы уж извините меня!..
Бэннинг. Пока война не началась, миссис Мор, каждый, конечно, может говорить что ему угодно, но после! Это уже значит выступить против своей родины! Да-с, его речь произвела сильное впечатление, знаете ли, сильное впечатление.
Кэтрин. Он уже давно решил выступить. Просто по роковому стечению обстоятельств в этот момент пришло известие о том, что война уже началась.
Пауза.
Бэннинг. Ну, я полагаю, все это верно. Но нам сейчас нужно одно — чтобы это не повторилось.
Xоум. Конечно, его взгляды весьма благородны и все такое, но надо же принимать во внимание и людское стадо, вы уж извините меня!
Шелдер. Мы пришли сюда, преисполненные самых дружеских чувств, миссис Мор, но вы сами понимаете: это уже никуда не годится!
Уэйс. Мы сумеем его урезонить! Вот увидите, сумеем!
Бэннинг. Нам, пожалуй, лучше не упоминать о том, что он знал о начале военных действий!
При этих словах с террасы входит Мор. Все встают.
Мор. Добрый день, джентльмены! (Подходит к столу, не пожимая никому руки.)
Бэннинг. Так как же, мистер Мор? Вы совершили прискорбную ошибку, сэр. Я говорю вам это прямо в лицо.
Мор. Не вы один, Бэннинг. Садитесь, пожалуйста, зачем вы встали?
Все постепенно снова усаживаются, а Мор садится в кресло Кэтрин. Она одна остается стоять, прислонившись к стене у портьеры, и наблюдает за выражением лиц присутствующих.
Бэннинг. Вы утренние телеграммы видели? Говорю вам, мистер Мор, — еще одна такая неудача на фронте, и вас попросту сметут с лица земли. И тут уж ничего не поделаешь. Такова природа человека.
Мор. В таком случае не отказывайте и мне в праве быть человеком. Когда я выступил вчера вечером, это мне тоже кое-чего стоило! (Показывает на свое сердце.)
Бэннинг. Уж больно внезапный поворот, — вы ведь ничего такого не говорили, когда выступали у нас на выборах в мае.
Мор. Будьте справедливы и припомните, что даже тогда я был против нашей политики. Три недели тяжелой внутренней борьбы — вот чего стоило мне решение выступить с этой речью. К таким решениям, Бэннинг, приходишь очень медленно.
Шелдер. Вопрос совести?
Мор. Да, Шелдер, даже в политике приходится иногда думать о совести.
Шелдер. Ну, видите ли, наши идеалы, естественно, не могут быть такими высокими, как ваши!
Мор улыбается. Кэтрин, которая подошла было к мужу, снова отходит от него, как бы испытывая облегчение от этого проблеска сердечности. Уэйс потирает руки.
Бэннинг. Вы забываете одну вещь, сэр. Мы послали вас в парламент как своего представителя; но вы не найдете и шести избирателей, которые уполномочили бы вас выступить с такой речью.
Мор. Мне очень жаль, но я не могу идти против своих убеждений, Бэннинг.
Шелдер. Что там говорится насчет пророка в своем отечестве?
Бэннинг. Э, нам сейчас не до шуток. Мистер Мор, я никогда не видел, чтоб люди так волновались. На обоих собраниях все были решительно настроены против вас. В избирательный комитет идут потоки писем. И некоторые из них от очень достойных людей — ваших хороших друзей, мистер Мор.
Шелдер. Ну, ладно, ладно! Еще не поздно поправить дело. Дайте нам возможность вернуться и заверить их, что вы больше этого не повторите.
Мор. Это что же, приказ надеть намордник?
Бэннинг (без обиняков). Примерно так!
Мор. Отказаться от своих принципов, чтобы сохранить местечко в парламенте! Тогда действительно меня вправе будут называть выродком. (Слегка касается газет на столе.)
Кэтрин делает порывистое и горестное движение, но затем принимает прежнюю позу, прислонившись к стене.
Бэннинг. Ну, ну! Я знаю. Но мы и не просим вас брать свои слова назад, мы только хотим, чтобы вы в будущем вели себя более осмотрительно.
Мор. Заговор молчания! А потом будут говорить, что банда газетчиков затравила меня и принудила к этому!
Бэннинг. О вас этого не скажут.
Шелдер. Дорогой Мор, вы уже начинаете спускаться со своих высот до нашего обывательского уровня. С вашими принципами вам следовало бы плевать на то, что говорят люди.
Mор. А я не плюю. Но и не могу предать того, в чем я вижу достоинство и мужество настоящего общественного деятеля. А если господствующим предрассудкам будет дано право подчинять себе высказывания политических деятелей, тогда — прощай Англия!