Том 14. Таежный тупик

Связь — только по радио. Даже без всяких случайностей работа на станции — трудное испытание для человека. Зимовка требует большого напряжения — физического и душевного.

«Кто на «Востоке» не бывал, тот Антарктиды не видал» — это известно любому полярнику.

Улетающий зимовать на «Восток» знает это особенно хорошо. И нетрудно понять состояние 20 человек, оставшихся 12 апреля на пепелище. Зимовка в самом начале. Через девять дней солнце в последний раз покажет макушку над горизонтом и появится только 23 августа. Четыре месяца полярной ночи. Температура уже достигла минус 70 градусов и скоро перевалит за 80. Быстро остывает жилище. Нет света. Морозом будут схвачены продукты, медикаменты.

Обесточено радио — нет возможности сообщить сразу о своем положении…

Надо было что-то предпринять, не теряя ни единой минуты. Во что бы то ни стало надо было выйти в эфир! Вспомнили о давно не работавшем небольшом запасном дизеле у буровой.

Скорее к нему! Скорее отладить и запустить! Не дать замерзнуть радиостанции! Иначе при включении выступит влага, и станция выйдет из строя. Чем согреть? Бросились к «капельнице» — давно стоявшей без употребления печке, питающейся соляркой. Это был первый маленький очажок тепла в царстве холода. Скорее к нему — медикаменты, продукты, сюда же и сами — хоть чуть-чуть согреться…

Движок механик Сергей Кузнецов и буровик Борис Моисеев отладили и запустили без промедления, и 13 апреля к вечеру начальник станции Петр Астахов передал в эфир короткое сообщение о случившемся.

Радиограмму приняла станция Молодежная, где радисты хорошо понимали: на «Востоке» что-то случилось, уже более суток не снимали наушников. Часом позже о ЧП в Антарктиде узнали в Ленинграде и в Москве. Там отчетливо понимали положение станции и запросили немедленно: «Надо ли принимать чрезвычайные меры?» Речь могла идти о сбросе с тяжелого самолета, посланного из страны, всего, что крайне необходимо.

Ответ в Москву тщательно обсудили и ответили твердо: «Посылка самолета в данное время — дело крайне рискованное. Топливо у нас есть. Продукты есть. Перезимуем». Добавили к сказанному: «Движок пока работает ненадежно. Возможное наше молчание не воспринимайте трагически».

И началась на полюсе холода драматическая зимовка. Благополучие людей зависело теперь от их самообладания, от их смекалки, умелых рук, способности преодолеть проблемы, неизбежно вызываемые скученностью людей при крайне тяжелых бытовых условиях.

С самого начала шла борьба за тепло.

Две фабричные керосиновые печки-«капельницы» не могли обогреть всех. Стали мастерить печки из баллонов от газа. И сделали их постепенно пять штук. Агрегаты эти нещадно дымили. Топливо из-за недостатка кислорода сгорало не полностью, поэтому через день из трубы и поддувала печки выгребали два ведра сажи. «Сажа стала бичом зимовки, — вспоминает геофизик Дмитрий Дмитриев. — Она плавала хлопьями в помещении, набивалась во все щели, уши, в одежду. Гарью от пожара и сажей пропитался снег вокруг всей станции. Растопишь его, а в воде — сажа. Все мы походили на трубочистов и очень нуждались хотя бы в какой-нибудь бане».

Баню соорудили. Основой ее была все та же самодельная печь с надетой на нее бочкой.

В этот «самовар» загружали плитами снег, растапливали его, и к вечеру группа по 3–4 человека могла хоть немного очистить себя от сажи. «Иногда из крана нашего «самовара» текла вода, похожая на чернила. Значит, набрали нечистого снега, и баня переносилась.

На другой день снова пилили снег, возили его на санках. Тяжелый труд. Но баня была нужна, и труда не жалели».

Самодельные печки были неприхотливы, но создавали опасность пожара. Возле них надо было постоянно дежурить. Тепло распространялось неравномерно. «Около печки садились в трусах, а в трех метрах, у стенки, уже надо было надевать унты». Перепад температур у пола и потолка достигал иногда 30 градусов.

Со стен постоянно надо было скалывать и выносить ведрами лед.

У печек в трех небольших помещениях ютилась вся жизнь. Рядом с постелями стояли мешки и ящики с продуктами. На печках из снега получали воду, готовили пищу, приспособились постепенно печь некоторое подобие хлеба.

Но, кроме тепла, бесконечной полярной ночью нужен был свет. В первые дни пространство вокруг себя кое-как освещали карманными фонариками. Потом кто-то вспомнил о запасе парафина на складе, завезенного для геофизиков. Наладить производство свечей из шпагата и парафина было делом несложным.

Вся зимовка прошла при этих свечах. (Огарки их, толщиною с банку сгущенки, ребята сейчас везут как сувениры домой. И вчера вечером я, потушив свет в каюте, попытался при этом свете читать.)

Понемногу, с великим трудом, терпением и смекалкой налаживался быт на зимовке, и люди приспосабливались к этому быту. И уже не было ни у кого сомнения, что все они выживут. И сразу же после этой уверенности возникло стремление: сколько можно — продолжить работы, ради которых они на «Востоке» оказались.

Это было непростым делом. Главным образом из-за крайнего недостатка энергии.