Том 14. Таежный тупик

Вслед за березовым соком шли собирать дикий лук и крапиву. Из крапивы варили похлебку и сушили пучками на зиму для «крепости тела». Ну а летом тайга — это уже грибы (их ели печеными), малина, черника, брусника, смородина. «Истомившись, сидючи на картошке, вкушали божьи эти дары обильно».

Но летом надлежало и о зиме помнить. Лето короткое. Зима — длинна и сурова. Запаслив, как бурундук, должен быть житель тайги. И опять шли в ход берестяные туеса. Грибы и чернику сушили, бруснику заливали в берестяной посуде водой. Но все это в меньших количествах, чем можно было предположить, — «некогда было».

В конце августа приспевала страда, когда все дела и заботы отодвигались — надо было идти «орешить». Орехи для Лыковых были «таежной картошкой». Шишки с кедра (Лыковы говорят не «кедр», а «кедра»), те, что пониже, сбивались длинным еловым шестом. Но обязательно надо было лезть и на дерево — отрясать шишки. Все Лыковы — молодые, старые, мужчины и женщины — привыкли легко забираться на кедры. Шишки ссыпали в долбленые кадки, шелушили их позже на деревянных терках. Затем орех провевался. Чистым, отборным, в берестяной посуде хранили его в избе и лабазах, оберегая от сырости, от медведей и грызунов.

В наши дни химики-медики, разложив содержимое плода кедровой сосны, нашли в нем множество компонентов — от жиров и белков до каких-то не поддающихся удержанию в памяти мелких, исключительной пользы веществ.

На московском базаре этой весной я видел, среди сидельцев-южан с гранатами и урюком, ухватистого сибиряка с баулом кедровых шишек.

Чтобы не было лишних вопросов, на шишке спичкой был приколот кусочек картона с содержательной информацией: «От давления. Рубль штука».

Лыковы денег не знают, но ценность всего, что содержит орех кедровой сосны, ведома им на практике. И во все урожайные годы они запасали орехов столько, сколько могли запасти.

Орехи хорошо сохраняются — «четыре года не прогоркают». Потребляют их Лыковы натурально — «грызем, подобно бурундукам», толчеными подсыпают иногда в хлеб и делают из орехов свое знаменитое «молоко», до которого даже кошки охочи.

Животную пищу малой толикой поставляла тоже тайга. Скота и каких-либо домашних животных тут не было. Не успел я выяснить, почему. Скорее всего в долбленом «ковчеге», в котором двигались Лыковы кверху по Абакану, не хватило места для живности. Но, может быть, и сознательно Лыковы «домашнюю тварь» решили не заводить — надежней укрыться и жить незаметней. Многие лета не раздавалось у их избенки ни лая, ни петушиного крика, ни мычанья, ни блеянья, ни мяуканья.

Соседом, врагом и другом была лишь дикая жизнь, не бедная в этой тайге. У дома постоянно вертелись небоязливые птицы кедровки. В мох у ручья они имели привычку прятать орехи и потом их разыскивали, перепархивая у самых ног проходившего человека. Рябчики выводили потомство прямо за огородом. Два ворона, старожилы этой горы, имели внизу по ручью гнездо, возможно, более давнее, чем избенка. По их тревожному крику Лыковы знали о подходе ненастья, а по полету кругами — что в ловчую яму кто-то попался.

Изредка появлялась зимою тут рысь. Не таясь, не боязливо она обходила «усадьбу».

Однажды, любопытства, наверное, ради, поскребла даже дверь у избушки и скрылась так же неторопливо, как появилась.

Собольки оставляли следы на снегу. Волки тоже изредка появлялись, привлеченные запахом дыма и любопытством. Но убедившись: поживиться тут нечем, удалялись в места, где держались маралы.

Летом в дровах и под кровлей селились любимцы Агафьи — «плешки». Я не понял сначала, о ком она говорила, но Агафья выразительно покачала рукой — трясогузки!

Большие птичьи дороги над этим таежным местом не пролегают. Лишь однажды в осеннем тумане Лыковых всполошил криком занесенный, как видно, ветрами одинокий журавль. Туда-сюда метался он над долиной реки два дня — «душу смущал», а потом стих. Позже Дмитрий нашел у воды лапы и крылья погибшей и кем-то съеденной птицы.

Заходили к Лыковым и медведи.

Огород Лыковых. Таким его видели летчики: борозды и рядом избушка, похожая на кучу хлама…

… а это мотыги, которыми огород приходилось возделывать.

Таежное одиночество Лыковых кряду несколько лет с ними делил медведь. Зверь был не крупным и не нахальным. Он появлялся лишь изредка — топтался, нюхал воздух возле лабаза и уходил. Когда «орешили», медведь, стараясь не попадаться на глаза людям, ходил неотступно за ними, подбирая под кедрами что они уронили. «Мы стали ему оставлять шишки — тоже ведь алкает, на зиму жир запасает».

Этот союз с медведем был неожиданно прерван появлением более крупного зверя.

Возле тропы, ведущей к реке, медведи схватились, «вельми ревели», а дней через пять Дмитрий нашел старого друга, наполовину съеденного более крупным его собратом».