Том 13. Мечта. Человек-зверь

Жак не переставал удивляться, куда все время уходит Северина. В первый день, следуя совету врача, она не сказала ему, что внизу лежит Анри Довернь, молодая женщина понимала, что Жаку будет приятно и покойно, если он будет думать, что они здесь только вдвоем.

— Мы здесь одни, да?

— Разумеется, дорогой, одни, совсем одни… Спи спокойно.

Между тем она каждую минуту куда-то исчезала, а на следующий день Жак услышал доносившиеся с первого этажа шаги и говор. Затем — еще через день — он уловил какую-то веселую возню, взрывы звонкого смеха и молодые свежие голоса болтавших без умолку женщин.

— Что это? Кто там?.. Выходит, мы не одни?

— Да, мы не одни, милый! Там внизу, как раз под твоей комнатой, лежит еще один пострадавший, которого мне пришлось приютить.

— Ах так!.. Кто ж это?

— Ты его знаешь. Анри Довернь, обер-кондуктор…

— Анри Довернь… Вот оно что!

— А нынче утром приехали его сестры. Слышишь, как хохочут, ведь они такие смешливые… Он чувствует себя уже лучше, и вечером они возвратятся к себе — ведь отец не может без них управиться; Анри пробудет тут еще несколько дней, пока окончательно не придет в себя… Вообрази, он спрыгнул с поезда и остался цел и невредим, только первое время был, как дурачок, но теперь и это прошло.

Жак, не произнося ни слова, смотрел на нее таким долгим и пристальным взглядом, что Северина прибавила:

— Понимаешь? Если б его тут не было, могли бы начаться разные толки да пересуды на наш счет… Ну, а теперь, коль скоро мы не вдвоем, Рубо и пикнуть не посмеет, у меня великолепный предлог здесь оставаться… Понимаешь?

— Да-да, разумеется.

Вплоть до позднего вечера Жак прислушивался к звонким голосам сестер Довернь; ему вспомнилось, что он уже слышал однажды их веселый смех, в Париже, — смех и тогда доносился с нижнего этажа в комнату, где Северина, покоясь в его объятиях, исповедовалась ему. Потом опять воцарилась тишина, ее нарушали лишь легкие шаги молодой женщины, переходившей из его комнаты в комнату Доверня. А когда дверь в спальню Анри захлопывалась, дом погружался в глубокое молчание. Дважды Жаку сильно захотелось пить, и он постучал стулом об пол, давая этим знать Северине, что она ему нужна. Молодая женщина появлялась с улыбкой на устах, как всегда предупредительная, и поясняла, что освободится еще не скоро, ей приходится все время менять холодные компрессы, которые надо прикладывать к голове больного.

Прошло четыре дня. Жак уже вставал с постели и часа по два просиживал в кресле у окна. Слегка наклоняясь вперед, он видел узкий сад, перерезанный линией железной дороги и обнесенный низкой стеною, — она вся была увита бледными цветами шиповника. И ему вспомнилась та ночь, когда, приподнявшись на носках и вытянув шею, он заглянул через эту стену, и перед его мысленным взором вновь и вновь вставал довольно просторный двор позади дома с живой изгородью вместо забора; найдя в ней отверстие, он проник тогда внутрь и наткнулся на Флору, — сидя на пороге полуразрушенной теплицы, она распутывала краденые веревки, разрезая ножницами узлы. О, страшная ночь, когда его так напугала снова вспыхнувшая болезнь! С той минуты, как к Жаку вернулось сознание, его неотступно преследовал образ Флоры, — точно белокурая дева-воительница, стройная и гибкая, она не сводила с него горящих глаз! В первые дни он не заговаривал о крушении, и окружающие из осторожности также хранили молчание. Однако в его памяти всплывали все новые подробности; Жак воссоздавал картину происшедшего, он ни о чем больше не мог думать и теперь, сидя у окна, с необъяснимым упорством только и делал, что отыскивал следы катастрофы и старался увидеть оставшихся в живых ее свидетелей. Почему Флоры нет на обычном посту, у переезда, где она всегда стояла с флажком в руке? Жак не решался спросить, и это только увеличивало тревогу, которую навевал на него мрачный дом, будто населенный призраками.

Но однажды утром, когда в комнате был Кабюш, помогавший Северине, Жак наконец собрался с духом:

— А что с Флорой, она больна?

Растерявшийся каменолом не понял предостерегающего знака молодой женщины и подумал, что она велит ему обо всем рассказать.

— Да ее, бедной, уже на свете нет!

Жак, дрожа, переводил взгляд с Кабюша на Северину, и им пришлось открыть правду. Перебивая друг друга, они поведали ему о том, что Флора покончила самоубийством — бросилась под поезд в туннеле. Похороны матери отложили до вечера, вместе с нею на погост свезли и дочь; теперь они обе спят вечным сном ка маленьком кладбище в Дуанвиле, рядом с умершей ранее младшей дочерью Фази, бедняжкой Луизеттой, — эту кроткую девочку погубил жестокий насильник, втоптав заодно ее имя в кровь и грязь. Есть же такие несчастные: очутившись у кого-то на пути, они погибают! Так вот и они ушли из жизни, будто их унес ужасающий вихрь, поднятый мчавшимися мимо поездами!

— Боже мой, нет на свете! — едва слышно повторил Жак. — Все умерли — и тетушка Фази, и Флора, и Луизетта!