Том 13 дополнительный

 Никто не постигал, как могла так внезапно разразиться катастрофа. Лишь через несколько часов где–то на берегу по нижнему течению Евфрата нашли одного из сторожей «Плотины Горбата», связанного и с кляпом во рту. Когда полумертвого от муки и ужаса человека развязали, он рассказал: один из его помощников вместе с кучкой неизвестных внезапно напали на него, повалили, связали и бросили в реку; что было дальше, он не знает, это чудо и огромная милость богов, что его живым прибило к берегу и что он спасся. Имя помощника, напавшего на него, а затем, очевидно, по безумию ли или по злому умыслу открывшего плотину. — Симай. Он христианин.

 Так же быстро, как за несколько часов до того разлились воды Евфрата по низменной части Апамеи, в высоко расположенной Селевкии разнеслась весть, что потоп этот — деяние преступных рук. Уже и христианин Симай признался, что его нанял для этой цели правительственный писарь Аристон. Население города охватила бешеная злоба. Еще до полудня стало определенно известно, что христиане, эти подонки человечества, подкупленные преступным правительством узурпатора Тита, взялись разрушить святыню богини Тараты и ее прекрасный город, так как сирийцы помышляли отказаться от повиновения Титу и вернуться к своему законному императору Нерону.

 О том, что христиане — бунтари, знал весь свет. Они не признавали собственности и семьи, от них можно было ждать любого злодеяния. Жители Апамеи обрушились на них, врывались в их дома, убивали, громили их убогий скарб.

 Римские солдаты явно сочувствовали населению. Всеми силами старались они помочь тем, кому угрожала опасность. Перевозили людей на лодках и плотах на правый, высокий берег, спасали, что можно было спасти, из сил выбивались, чтобы восстановить мост, сорванный в первые минуты наводнения. Солдаты, которым пришлось остаться в крепости — крепость охраняла правый берег реки, — стояли на сторожевых башнях и бастионах и с любопытством глазели на потоп. Вчера еще их крепость находилась на берегу реки, сегодня она стояла на берегу широкого озера. Диковинно распростерлось это желтоватое озеро под голубым небом с белыми набухшими весенними облаками. Причудливо торчали из воды верхушки домов. На крышах в важной и комической позе застыли на одной ноге цапли, между желтыми водами и светлым небом носились с криком стаи водяных птиц. По озеру, в котором утонул город Апамея, хлопотливо сновало между крышами все больше и больше лодок, сшитых из бараньих шкур, плотов, переполненных спасающими, грабящими, отчаявшимися и всяким сбродом. Необычайное зрелище представлял собою храм Тараты. Солдатам видно было святилище, с которого сорвана была крыша. Непристойные символы богини, высокие каменные изображения фаллоса почти доверху покрыты были водой, торчали только самые кончики их. Гигантскому бронзовому уродливому изваянию самой богини, стоявшему в полунише, над алтарем, вода доходила уже выше голых грудей, из воды поднималась только голова с короной, да одна рука, держащая веретено. Тут же плавали куски дерева и всякая священная утварь. Призрачно и грозно высилась над водой голова богини, и когда кто–то из солдат сострил насчет ее рыбьего хвоста, который мог бы ей теперь пригодиться, никто не посмел рассмеяться.

 Но кто это плывет сюда, вон оттуда - с севера, на больших лодках? Римское оружие, римские доспехи — это свои! Да, наконец–то они, части их Четырнадцатого легиона, которые стояли в Эдессе и Самосате. Вот и сам он — общий любимец, великий капитан Требой со своими людьми. Тысячу раз солдаты из гарнизона Апамеи спрашивали себя с любопытством, с надеждой, со страхом: явится ли он? Скоро ли он явится? Дерзнет ли? И что делать, если он явится? Вступить с ним в бой? Или открыть ему ворота?

 И вот он здесь. Он явился вместе с великим потопом. Как быстро они проплыли это огромное расстояние! Его саперы сразу же присоединяются к саперам из гарнизона, вместе с ними принимаются за восстановление моста. Понтоны погружаются в поток, всплывают, появляются веревки, мешки связываются, тросы опускаются в воду, натягиваются, тянут, подымают. Тут же, смеясь, жестикулируя, стоит Требон, приказывает, ругается, кричит, подгоняет. Мост — единственный подступ к цитадели.

 Как будто все готово. Мост стал длиннее, он изгибается, плывет, шатается, но держится. И вот толстый, молодцеватый и наглый, он, капитан Требон, любимец армии, герой, первым вступает на мост: массивный, тяжелый, обвешанный оружием, верхом на коне Победителе.

 Он скачет без всякого прикрытия впереди всех. Никаких предосторожностей. Небрежно висит сбоку его щит. Из орудий можно было бы без труда разнести в куски его и весь его отряд. Беззащитный капитан пошел бы, конечно, ко дну. Теперь уж и орудий не надо, теперь достаточно стрел, а скоро уж и дротиков довольно будет, чтобы расправиться с ним. Спокойно скачет он по гремящим бревнам над желтыми водами, на его панцире, на перевязях его коня сверкают под светлым весенним небом знаки отличия.