Том 13 дополнительный

 - Я заменяю тут императора! Я не заключаю сделок с его подданными!

 Варрон не радовался гневу губернатора, как прежде не радовался его беспомощности. Как бы подводя итог разговору, он сказал — и в его голосе прозвучало скорее самоотречение, чем ирония:

 - К сожалению, вы были правы, мой Цейон, в тот раз, когда мы впервые здесь встретились. Мы и в самом деле не можем сотрудничать друг с другом.

 И ушел.

 Вечером того же дня Цейон понял, какую тяжкую ошибку он совершил. Он припоминал слова Варрона, его лицо, его позу, его интонации, и вдруг ему до боли стало ясно, что за самозванцем Нероном стоял не кто иной, как этот его старинный недруг. Он, Цейон, опять поступил неправильно: следовало либо пойти на условия Варрона, либо применить по отношению к нему силу.

 Он тотчас же отдал приказ взять Варрона под стражу. Но тот был уже на пути в Эдессу.

18. ИГРА ВАРРОНА ШИРИТСЯ

 Свою дочь Марцию Варрон повез с собой. Белолицая, строгая Марция любила своего отца, но в Эдессу она ехала неохотно. В Антиохии еще слегка чувствовался Рим, Эдесса же была глубоким Востоком. Однако отец приказал — и она повиновалась.

 За Варроном следовал большой обоз. За последнее время сенатор, поскольку это было возможно, распродал свои владения на римско–сирийской территории и все, что мог, переслал за границу. Теперь он увозил с собой остатки своего имущества. Сам он с Марцией и немногочисленной свитой с большой поспешностью ехал впереди. Вскоре они прибыли в Апамею, последний пункт на рубеже римских владений. Переехали через Евфратский мост, взобрались на низкий холм, гребень которого служил границей, и остановились на этом холме, уже за пределами римской территории.

 Здесь, наверху, на границе, Варрон дождался своего обоза. Он остановил коня, когда обоз переезжал через мост. У ног его извивалась желтая река; медленно проходил огромный поезд — люди, животные, повозки с кладью.

 Итак, этот маленький холм, задумчиво сказал себе Варрон, одна из вершин его жизни. Он многое оставил на римской территории - виллы, поместья, людей, коней, вещи, деньги. Там ценностей на добрых пятнадцать миллионов сестерций, в две с половиной тысячи раз больше, чем сумма пресловутого налога. И не только это оставалось на другом берегу. Он оставил там весь западный мир, все римское, что было в нем, Варроне, римскую цивилизацию и греческое образование.

 Но Варрон ни о чем не жалел. Его обращение к Цейону, его вторичное, настойчивое предложение — это была уже последняя уступка, которую он сделал разуму. То, что Цейон не уступил, было указанием судьбы. Теперь Варрон перешел мост, теперь он с головой бросается в игру.

 На этом маленьком холме, возле Апамеи, он задержался, глядя, как его люди и вещи покидают римскую территорию. Ларец с документами он взял с собой. Он остановил носильщика, достал расписку. На оборотной стороне, в графе «убыток» он вписал: «Пятнадцать миллионов сестерций и целая цивилизация».

 Он проделал недолгий путь в Эдессу в хорошем настроении, чувствуя в себе кипучую энергию. Куда он ни приезжал, повсюду сбегались люди, бурно его приветствуя. То обстоятельство, что в храме Тараты скрывался человек, которого большинство населения считало императором Нероном, повергло всю область в нетерпеливое и смутное ожидание грядущих великих событий. Когда Варрон вступил в Эдессу, его встретили, как долгожданного владыку. На улицах густыми толпами стояли люди, сирийцы, персы, арабы, евреи, греки, и с ликованием его приветствовали, как будто сам император Нерон прибыл в любимый город Эдессу.

 Варрон хорошо знал изменчивость Востока и не переоценивал значения этого приема. Он знал, что впереди еще длинный, трудный путь. Прежде всего надо было привлечь на свою сторону царя Маллука и Шарбиля. Он знал их обоих; они хитры и упрямы и, несомненно, заставят дорого заплатить за свою помощь. Он был убежден, что царь и верховный жрец так же нетерпеливо ждали этой встречи, как и он. Тем не менее царь Маллук только спустя три дня пригласил его в свой дворец.

 Началась одна из тех медлительных, бесконечных бесед, которые любил царь и которые так портили нервы людям Запада. Однотонно журчал фонтан, и уже дважды слуга откидывал висевший у входа ковер и выкликал время, а собеседники все еще не подошли к тому, что так заполняло их умы.

 Наконец Варрон начал:

 - Когда в последний раз я удостоился явиться перед очи эдесского царя, мы говорили об одном человеке, который заявил большую претензию. Тогда ты, верховный жрец, Шарбиль, сказал: «Если Рим выскажется за Пакора против нашего Артабана, то для Эдессы будет большой радостью, если император Нерон окажется в живых». И вот Рим высказался за Пакора.

 Так как оба собеседника молчали, он прибавил:

 - В Антиохии сложилось такое впечатление, что и вы уже тем временем зашли очень далеко. — Он хотел намекнуть обоим, что они уже связаны.

 Но царь Маллук тихо повернул к человеку Запада свое смуглое лицо с выпуклыми глазами.