Нет сомнения, что г-н Бонапарт не смог бы повести свои преторианские полчища ни на какое другое предприятие, более популярное как во Франции, так и в значительной части европейского континента, чем вторжение в Англию. Когда, во время своего посещения Англии, Блюхер проезжал верхом по улицам Лондона, то в невольном восторге, присущем его солдатской натуре, он воскликнул: «Боже, вот так город для грабежа!» Искушающую силу этого возгласа сумеют оценить императорские преторианцы. Однако идея вторжения была бы популярной также и у господствующей буржуазии, и по тем же мотивам, которые «Times» приводит в пользу сохранения «entente cordiale»[263], говоря:
«Мы рады видеть Францию сильной. Пока мы действуем рука об руку в качестве охранителей порядка и друзей цивилизации, ее сила есть наша сила, а
С флотом из 449 кораблей, в котором 265 составляют паровые военные суда, с армией в 400000 человек, отведавших в Италии крови и славы, с завещанием с острова Св. Елены в кармане и видя перед собой неминуемую катастрофу, г-н Бонапарт является как раз тем человеком, который способен сделать последнюю ставку на вторжение в Англию. Он должен играть va banque!
К. МАРКС
ФРАНЦИЯ РАЗОРУЖАЕТСЯ
Заявление, сделанное Наполеоном III в его «Moniteur», относительно того, что он собирается перевести свою армию и флот на положение мирного времени, может показаться мало убедительным, если его сопоставить с тем фактом, что перед самым началом войны тот же самодержец, в том же «Moniteur» торжественно заявил, что с 1856 г. его армия и флот ни разу не переводились на положение военного времени[264]. Его намерение мгновенно предотвратить гонку вооружений в английской армии и флоте посредством хитроумной заметки в официальном органе слишком прозрачно, чтобы его можно было подвергать сомнению. И все же было бы большой ошибкой рассматривать сообщение в «Moniteur» как простую уловку. Искренность Наполеона III является вынужденной: он просто делает то, чего он не может не делать.