Том 13

Италия должна испытывать особое счастье от того, что она превращена в немецкую казарму; славянским народам недостает нравственных качеств, необходимых для того, чтобы самим управлять собой; Англия развращена коммерцией. Таким образом, остается прочной только одна Германия, а Австрия является представительницей Германии в Европе. Одной рукой она держит Италию, другой — славян и мадьяр под облагораживающим влиянием германской Sittlichkeit {приблизительный смысл: добродетельности, нравственности. Ред.} (это слово переводу не поддается). Охраняя свое отечество от русского вторжения тем, что она держит в своей власти Галицию, Венгрию, побережье Далмации и Моравию и собирается оккупировать Дунайские княжества, Австрия в то же время охраняет Германию — это сердце человеческой цивилизации — от вредного влияния французского морального разложения, легкомыслия и честолюбия тем, что удерживает за собой Италию. Впрочем, мне нет надобности говорить вам, что за пределами Австрии эту теорию никогда никто не признавал, кроме некоторых баварских Krautjunkers {заскорузлых юнкеров. Ред.}, которые с таким же, примерно, основанием претендуют на роль представителей германской цивилизации, с каким древние беотийцы[173] претендовали на роль представителей эллинского гения. Однако существовал, да и в настоящий момент еще существует, другой, более прозаический взгляд на дело, исходящий из тех же самых кругов. Утверждают, что Рейн нужно защищать на По и что австрийские позиции на По, Адидже и Минчо образуют естественную военную границу Германии против французского вторжения. Выдвинутая в 1848 г. в германском Национальном собрании во Франкфурте генералом Радовицем, эта доктрина одержала верх и побудила собрание встать на сторону Австрии против Италии; но над этим так называемым революционным парламентом, который не остановился перед тем, чтобы облечь австрийского эрцгерцога исполнительной властью[174], уже давно произнесен приговор. Немцы начинают понимать, что quid pro quo {смешение одного с другим. Ред.} ввело их в заблуждение, что военные позиции, необходимые для защиты Австрии, вовсе не нужны для защиты Германии, и что французы с таким же, если не с большим правом, могут рассматривать Рейн своей естественной военной границей, как это делают немцы по отношению к По, Минчо и Адидже.

Написано К. Марксом 15 марта 1859 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 5598, 31 марта 1859 г.

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

К. МАРКС ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАРАЛЛЕЛЬ

Когда Луи-Наполеон в своем стремлении превзойти менее удачливого венецианского дожа Марино Фальеро добрался до трона с помощью клятвопреступления и измены, ночного заговора и арестов в постелях тех членов собрания, которых нельзя было подкупить, опираясь на огромную военную силу, выведенную на улицы Парижа, царствующие государи и аристократия Европы, крупные землевладельцы, промышленники, рантье и биржевые дельцы, почти все без исключения, ликовали по поводу его успеха, словно это был их собственный успех. «За преступления отвечает он», — в один голос говорили они, самодовольно хихикая, — «а плоды их принадлежат нам. Луи-Наполеон царствует в Тюильри, мы же еще более надежно и самовластно царствуем в наших владениях, на фабриках, на бирже и в наших конторах. Долой социализм! Vive L'Empereur!» {Да здравствует император! Ред.}.

Удачливый узурпатор пустил в ход все свое искусство, чтобы вслед за военщиной привлечь под свое знамя богачей и власть имущих, скопидомов и спекулянтов. «Империя — это мир», — восклицал он, и миллионеры почти боготворили его. «Наш дражайший сын во Иисусе Христе» — любовно называл его римский папа; а римско-католическое духовенство (pro tempore {пока что, временно. Ред.}) приветствовало его, всячески выражая свое доверие и преданность. Поднимались курсы ценных бумаг; появились на свет и расцвели банки Credit Mobilier; одним росчерком пера наживались миллионы на новых железных дорогах, на новой торговле рабами и на новых, самых разнообразных спекуляциях. Повернувшись спиной к прошлому, британская аристократия восторженно приветствовала нового Бонапарта и заискивала перед ним. Он нанес семейный визит королеве Виктории[175], лондонское Сити устроило в честь его празднество, парижская и лондонская биржи чокнулись друг с другом; в среде апостолов биржевой спекуляции раздавались всеобщие поздравления, все обменивались рукопожатиями и питали уверенность, что золотой телец, наконец, превращен в настоящего бога, а его Аароном стал новый французский самодержец.