Святоша и зоил, он родился от шлюхи.Часть Равальяка взяв и часть Нонотта, чертМерзавца вылепил (бог был тогда не в духеИ допустил сей мрачный спорт).Юнцом он созерцал, томясь от сладкой жажды,Скуфьи диаконов — подобие лампад;Видок молящимся его застал однажды,И вмиг он был в шпики — за косоглазье — взят.Слоняясь без сапог по чердакам угарным,Бездарность чувствуя свою и пустоту,Он догадался вдруг пойти с листком базарнымНа службу церкви и Христу.Он ринулся в борьбу, вооружен кропилом,И с якобинцами и с грешным веком сим;Он роскошь позволял, горя шпионским пылом,Иезуитом быть и рыночным святым.Пред евхаристией благочестиво млея,Он ею торговал и, не жалея сил,Стал под конец богат. Он кроткий дух елеяВ смрад кордегардии вносил.И — процветает! Он, хвост распустив, клевещет;Он, — золотарь в душе, хотя святой на вид, —В грязи купается, и этой грязью плещет,И, видя, как бегут, «струхнули!» — говорит.Глядите: вот он весь! Его листок зловонныйХанжам усладою: бандиты в нем строчат;А он кует в своей каморке потаеннойОтмычки для небесных врат.Афиши клеит он о чудесах дежурныхИ — в форме догматов — чушь порет день-деньской.Он пьет с богатыми и после оргий бурныхБубнит голодному: «Иди постись со мной!»Он кутит запершись, он увещанья сыплет;Свистит «лан-де-ри-рет», проклятый фарисей;Промямлив «отче наш», служанке ляжку щиплет…Как сам я видел у ханжей,Что после выпивки, рыгая перегаромС молитвой пополам и продавая вздор,Пибрака строгого Пироном сменят ярым,Смотря пред кем вести им надо разговор…Все — гений, славу, честь — долбя своим копытом,Чаруя страхом дур, что млеют перед ним,Спокойно он живет в грязи — иезуитомПростым и жуликом тройным.