Я слышал, что ты бываешь часто одержим беспокойствами и тревогами частию нервическими, частию душевными. Всё это слишком мне знакомо. Много происходило во мне таких сильных душевных потрясений, раздражавших такие чувствительные и тонкие струны, что в один болезненный вопль превращалась душа моя. Это началось в сильнейшей степени, когда я был среди вас, но никто не был свидетелем этого, потому что я, как тебе известно, человек скрытный. Мне помогало одно средство, впоследствии оно помогало еще сильнее — и успех его возрастает по мере употребленья ежедневно. О нем я пишу в письме к вам троим. Мне кажется, что все испытываете разные душевные тревоги. Тревоги эти[567] необходимы и глубокое значение их вы сами уведаете после. Прощай! Обнимаю тебя от всей души и вслед за тобой всё твое семейство.
Пиши ко мне в Франкфурт, Poste restante.
Смирновой А. О., 15 февраля н. ст. 1844*
Александра Осиповна! не позовете ли вы завтра, т. е. в пятницу, на блины весь благовоспитанный дом Paradis*, то есть графиню с обеими чадами*, что составляет, включительно со мною грешным, ровно четыре персоны. Полагая на каждую физиогномию по три блина, а на тех, которые позастенчивее, как-то на Анну Михайловну и графиню, даже по два, я полагаю, что с помощью двух десятков можно уконтентовать* всю компанию. А если Мария Оливко<во>е масло* присовокупит к этим блинам обед, хотя вполовину равный великолепию того обеда, которым обыкновенно потчеваете вы Гагарина* и Куси*, то все будут не только удовлетворенны, но даже и обремененны. Дайте на это ответ.
Языкову Н. М., 15 февраля н. ст. 1844*