Том 12

Очевидно, что если бы в результате происходящих теперь военных действий морская торговля с Китаем прекратилась, Европа смогла бы снабжаться чаем только по этому пути. В самом деле, предполагают, что даже после того, как морская торговля вновь будет открыта, Россия, завершив строительство своей железнодорожной сети, может стать могущественным конкурентом морских держав в снабжении европейских рынков чаем. Эти железные дороги установят прямое сообщение между портами Кронштадтом и Либавой и расположенным в центре России древним городом Нижним Новгородом, резиденцией купцов, которые ведут торговлю в Кяхте. То, что Европа будет снабжаться чаем по этому сухопутному пути, представляется гораздо более вероятным, чем то, что для этой цели будет использована запроектированная нами Тихоокеанская железная дорога. Вполне возможна также транспортировка по суше другой важной статьи экспорта Китая — шелка, в связи с его необычайно малым объемом по сравнению с его стоимостью; в то же время эта китайская торговля открывает такие возможности сбыта русских фабричных изделий, какого они не в состоянии найти где-либо еще.

Можно заметить, однако, что усилия России отнюдь не ограничиваются развитием только этой сухопутной торговли. Прошло всего несколько лет с тех пор, как она овладела берегами реки Амур, родины нынешней правящей династии в Китае. Усилия ее в этом направлении были несколько приостановлены во время минувшей войны [Крымской войны. Ред.], но она, несомненно, энергично возобновит их в будущем. Россия владеет Курильскими островами и соседним с ними побережьем Камчатки. Она уже имеет флот в этих морях и, несомненно, воспользуется любым благоприятным случаем, чтобы добиться участия в морской торговле с Китаем. Однако это менее важно для нее по сравнению с расширением той сухопутной торговли, в области которой она уже обладает монополией.

Написано К. Марксом около 18 марта 1857 г.

Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4981, 7 апреля 1857 г. в качестве передовой

Печатается по тексту газеты

Перевод с английского

На русском языке публикуется впервые

К. МАРКС АНГЛИЙСКИЕ ВЫБОРЫ

Лондон, 20 марта 1857 г.

Будущего историка, которому предстоит написать историю Европы за период с 1848 по 1858 г., поразит сходство между обращением Бонапарта к Франции в 1851 г. и обращением Пальмерстона к Соединенному королевству в 1857 году. И тот и другой изображали дело так, будто они апеллируют от парламента к нации, от предательской коалиции партий к бесхитростному общественному мнению. И тот и другой выдвигали одинаковые доводы. Если Бонапарт собирался спасти Францию от социального кризиса, то Пальмерстон собирается спасти Англию от международного кризиса. Пальмерстону, подобно Бонапарту, приходится отстаивать необходимость сильной исполнительной власти против пустой болтовни и назойливого вмешательства законодательной власти. Бонапарт обращался одновременно и к консерваторам[145] и к революционерам; к первым как к врагам аристократии, ко вторым как к врагам буржуазной узурпации. А Пальмерстон — разве он не оскорблял все деспотические правительства? Так может ли он быть неприятен какому-либо либералу? С другой стороны, разве он не предавал все революции? Так не должен ли он быть избранником консерваторов? Он противодействовал всякой реформе, так неужели консерваторы не поддержат его? Он не подпускает тори к должностям, так неужели либеральные карьеристы покинут его? Бонапарт носит имя, грозное для иностранцев и олицетворяющее славу Франции. Не так же ли обстоит дело с Пальмерстоном в отношении Соединенного королевства? Как бы то ни было, за исключением некоторых небольших перерывов, он ведал министерством иностранных дел с 1830 г., со времени проведения избирательной реформы[146], то есть с начала современной истории Англии. Вследствие этого международное положение Англии, какой бы «страх» оно ни внушало или каким бы «славным» ни казалось иностранцам, связывается с личностью лорда Пальмерстона. Одним ударом Бонапарт превратил в ничто всех официально признанных великих мужей Франции, но разве Пальмерстон не «разбивает вдребезги» Расселов, Грехемов, Гладстонов, Робаков, Кобденов, Дизраэли и tuto quanti [иже с ними. Ред.]? У Бонапарта не было никаких принципов, никаких сдерживающих начал, но он обещал дать стране то, чего она желала — человека. То же самое делает и Пальмерстон. Он — человек. Его злейшие враги не отваживаются обвинить его в том, что он представляет принцип.