Том 12

В таком случае, как же это китайское судно превратилось в британское торговое судно? Произошло это посредством покупки в Гонконге британского судового свидетельства, или навигационной лицензии. Законность такого свидетельства основывается на изданном в марте 1855 г. постановлении местных гонконгских властей. Однако это постановление не только нарушало договор, существующий между Англией и Китаем, но и упраздняло само английское право. Поэтому оно не имело законной силы. Некоторую видимость законности в глазах англичан оно могло бы получить только в связи с актом о торговом судоходстве, но он был принят лишь два месяца спустя после издания гонконгского постановления. Впрочем, последнее так никогда и не было согласовано со статьями данного акта. Поэтому постановление, на основании которого лорча «Эрроу» получила свое судовое свидетельство, было всего-навсего клочком бумаги. Но даже согласно этой ничего не стоящей бумаге, «Эрроу» лишилась ее защиты уже в силу того, что нарушила предписанные условия и что срок лицензии лорчи истек. Этот пункт признает и сам сэр Джон Боуринг [В рукописи после слова «Боуринг» написано; «который писал консулу Парксу, что «Эрроу» не имела права на британское покровительство». Ред.]. Однако, говорят, безразлично, была ли «Эрроу» английским судном или нет, — на ней, во всяком случае, был поднят английский флаг, и этому флагу нанесли оскорбление. Во-первых [В рукописи вместо слова «Во-первых» написано: «Но, во-первых, «Эрроу» не имела права поднимать английский флаг, как признал сам сэр Джон Боуринг в своем письме консулу Парксу, помеченном Гонконг, 11 октября. Следовательно». Ред.], если флаг был поднят, то он был поднят незаконно. Но был ли он поднят вообще? По этому пункту — существует расхождение между английскими и китайскими заявлениями. Последние, однако, были подтверждены пересланными через консулов показаниями капитана и команды португальской лорчи № 83. Ссылаясь на эти показания, «Friend of China»[129] в номере от 13 ноября заявляет, что «теперь в Кантоне всем известно, что британский флаг не поднимался на лорче в течение шести дней до ее захвата». Таким образом, вместе с законным поводом к конфликту отпадает также и формальный вопрос о национальной чести [На этом кончается рукописный отрывок. Ред.].

С большим тактом лорд Дерби в этой речи совершенно воздержался от своей привычки острить и тем самым придал своей аргументации строго юридический характер. Впрочем, и без всяких стараний с его стороны его речь была проникнута глубочайшей иронией. В самом деле, граф Дерби, глава английской родовой аристократии, выступает против бывшего доктора, ныне сэра Джона Боуринга, любимого ученика Бентама; выступает в защиту гуманности против человека, избравшего гуманность своей профессией; отстаивает подлинные интересы наций против последовательного утилитариста, который требует пунктуального соблюдения дипломатического этикета; взывает к формуле «vox populi — vox dei» [ «глас народа — глас божий». Ред.] против сторонника формулы — наибольшая польза для наибольшего числа людей[130]. Потомок завоевателей проповедует мир, в то время как член Общества мира[131] проповедует стрельбу калеными ядрами; Дерби клеймит действия британского флота как «позорные поступки» и «бесславные операции», между тем как Боуринг по случаю этого трусливого насилия, не встретившего никакого сопротивления, поздравляет флот с «его блестящими достижениями, беспримерной храбростью и превосходным соединением военного искусства с доблестью». Эти контрасты представляли собой тем более острую сатиру, чем менее граф Дерби, казалось, сознавал их. На его стороне была та великая ирония истории, которая проистекает не из остроумия отдельных лиц, а из комичности самих ситуаций. Во всей парламентской истории Англии, пожалуй, никогда еще не было примера подобной интеллектуальной победы аристократа над выскочкой.