Том 12

Следует напомнить, что Бонапарт произвел свой coup d'etat [государственный переворот. Ред.] под двумя диаметрально противоположными предлогами: с одной стороны, он объявил своей миссией спасение буржуазии и «экономического порядка» от красной анархии, которая якобы должна была начаться в мае 1852 г., с другой стороны — спасение трудового народа от буржуазного деспотизма, средоточием которого было Национальное собрание. Кроме того, ему необходимо было уплатить свои собственные долги, а также долги респектабельного сброда Общества Dix Decembre[30] и обогатить как себя, так и этот сброд за общий счет буржуазии и рабочих. Миссия этого человека, надо прямо признать, была полна затруднений противоречивого характера, ибо он был принужден выступать одновременно и как грабитель и как патриархальный благодетель всех классов. Он не мог давать одному классу, не отнимая у другого, он не мог удовлетворять свои собственные нужды и нужды своей клики без грабежа обоих классов. В эпоху Фронды[31] самым обязательным человеком во Франции называли герцога Гиза, ибо он все свои имения превратил в обязательства, держателями которых были его сторонники. Так и Бонапарт вознамерился стать самым обязательным человеком Франции посредством превращения всей собственности и всей промышленности Франции в личное обязательство, держателем которого был бы сам Луи Бонапарт. Украсть Францию, чтобы затем купить Францию, — такова была великая проблема, которую этот человек должен был разрешить, и в этой сделке, заключавшейся в том, чтобы отнять у Франции то, что надлежало потом возвратить Франции, немаловажной стороной для него являлись проценты, которые при этом могли получить он сам и Общество десятого декабря. Как можно было примирить эти противоречивые притязания? Как можно было разрешить эту щекотливую экономическую проблему? Как распутать этот сложный узел? Весь разносторонний прошлый опыт Бонапарта указывал на одно великое средство, помогавшее ему выпутываться из самых серьезных экономических затруднений, — кредит. И как раз во Франции весьма кстати оказалась школа Сен-Симона, которая как при своем возникновении, так и во время своего упадка обольщала себя мечтой о том, что все классовые противоречия должны исчезнуть перед лицом всеобщего благоденствия, которое будет достигнуто благодаря некоему вновь изобретенному плану общественного кредита. Ко времени coup d'etat сен-симонизм в этой форме еще не окончательно умер. Был Мишель Шевалье, экономист из «Journal des De-bats»[32] был Прудон, который пытался худшую часть сен-симонистской доктрины прикрыть маской эксцентричной оригинальности, и были, наконец, два португальских еврея, практически связанные с биржевой спекуляцией и Ротшильдом, которые в свое время были поклонниками отца Анфантена и которые на основании своего практического опыта имели смелость разглядеть за социализмом биржевую спекуляцию, за Сен-Симоном — Ло. Эти люди — Эмиль и Исаак Перейра — являются учредителями Credit Mobilier и инициаторами бонапартистского социализма.

Есть старая пословица: «Habent sua fata libelli» [ «Книги имеют свою судьбу». Ред.]. Доктрины, как и книги, тоже имеют свою судьбу. Сен-Симон в роли ангела-хранителя парижской биржи, пророка мошенничества, мессии всеобщего взяточничества и коррупции! Более жестокой иронии история не знает, кроме разве воплощения Сен-Жюста в человеке juste-milieu [золотой середины. Ред.] — в Гизо, и Наполеона — в Луи Бонапарте.