Получил Вашу записочку и очень Вас благодарю за внимание и за память, но Вы знаете, какое у меня ненадежное здоровье… Я постараюсь быть, но обещаться не смею. Притом же я в разговорах не попадаю нынче в тон господствующих течений, и надо все спорить или делать вид согласия с тем, о чем не хотел бы и слышать. Это требует здоровых нерв, а не моих — сильно подержанных. В субботу были у меня Ясинский и Бибиков. Первый, — продли бог ему веку, — был ко мне снисходителен*, но второй не скрывал своих преимуществ в знаниях и литературном понимании и так меня припугнул, что я смирился и умолк, чтобы избегнуть согласия и не подвергаться еще более суровому обращению в собственном доме и при сторонних лицах… Вот ведь к чему ведут в наши дни «общения»… И в своем-то домашнем угле неспокойно, а на люди уж и глаза казать боязно. Ей-право, я не шучу. Что уж тут толковать, когда «иные люди в мир пришли» и идет «их царствие». Мне все кажется, что не о чем уже и толковать нам — староверам. Всё мы знаем — «на чем висит хвост», и лучше нам сидеть тихо по своим углам и молчать в согласии с тем, что мы почитали за истину; и другой истины не знаем, да, пожалуй, и не хотим.
Как я завидую Шеллеру, что он, при своей верности добрым идеям, может безнаказанно всех этих господ видеть и слышать! — Какое это благополучие! Вчера опять был дебат о Шеллере. Опять злился. А потом о Л. Н. Толстом, что он «едва ли честный человек, а скорее
Ваш
173
А. К. Шеллеру
26 сентября 1890 г., Петербург.
Уважаемый друг Александр Константинович!
Из готовых и несколько сомнительных вещей у меня есть одна, наименее сомнительная, тщательно сделанная «Сказка о большом Доброхоте». Я ее уже много «присмирял», и присмирил до того, что более уже нельзя. Теперь, мне кажется, она может пройти. Ее я Вам и позволяю себе предложить, с тем условием, чтобы Сергей Емельянович* распорядился ее набрать, прислал бы мне корректуру и, по выправке мною корректуры, сделал бы
Искренно Вас уважающий и любящий
P. S. За рукописью можете прислать, когда Вам угодно, — но только лучше, чтобы она была у меня под рукою до тех пор, пока С. Е. найдет благовременным ее набирать. Пока она у меня, я все-таки от времени до времени к ней возвращаюсь. Она написана довольно трудною манерою и требует ухода в стилистическом отношении.
174
Д. Н. Цертелеву
12 октября 1890 г., Петербург.
Достоуважаемый Дмитрий Николаевич!
Я получил Ваше письмо о «некоторых словах»* и о цензорах, к которым питал и питаю глубокое и искреннее презрение, и говорить о них избегаю. Московские издания, однако, часто приводят меня в соприкосновения, которые мне всегда крайне неприятны. «Слов» нецензурных в сказке моей нет, но, может быть, есть
Ваш покорный слуга
175
Д. Н. Цертелеву
23 октября 1890 г., Петербург.
Достоуважаемый Дмитрий Николаевич!
Я писал Вам, что не получил второго оттиска сказки. На другой день оттиск этот был получен, и я прошу извинить меня, что побеспокоил Вас неосновательно.