Сегодня я получил Ваше второе письмо, Карл Андреевич. Я Вам за него благодарен и ждал его и думал, что Вы его мне напишете. Вышло любопытное qui pro quo. Я Вас адресовал к В. А. Г<ольцеву>, а через час после посылки письма к Вам получил смутное и неопределенное известие о постигшем этого человека неблагополучии*. Мне было очень неприятно думать — как Вы, ничего подобного не предполагая, обратитесь к Г-ву и что такое получите в ответ. Я хотел Вам телеграфировать, но боялся дать простой и невинной случайности характер, ей не соответствующий, и предоставил дело своему течению, с полною надеждою, что его чистота сама себя сбережет. Притом же я писал к Г-ву одновременно с тем, как писал Вам, и мое письмо не возвращено мне, а потому, конечно, оно перлюстрировано и показало настоящий характер наших отношений и цель, с какою я просил Вас побывать у В. А. Г-ва. Надеюсь, что смотрите на это так же, как я, и оправдываете меня в том, что я, попав в одну непредвиденную случайность, не употреблял усиленных и экстренных мер предупреждать Вас, а оставил всему пройти так чисто и откровенно, как оно проведено Вами. Мне остается только пожалеть, что я Вам наделал хлопот. Да еще с сюрпризами, но я никак не мог ожидать такого происшествия с Г-м, которого еще так недавно видел и которого знаю за человека рассудительного и зрелого. Событие это для всех его знающих составляет здесь неразгаданную тайну. — Г-в хорошо знает мои сочинения, и он вообще очень литературный человек и мог бы быть Вам полезен при обсуждении, как распорядиться переводами. Писать обо всем очень трудно, и все-таки всего не выскажешь на бумаге. Мне Ваш выбор, например, кажется странным. Почему «Соборяне»? Разве немцы поймут эти типы? Или попы могут их заинтересовать более, чем герои «Некуда» и «На ножах» — романов политического характера? Эккарт наполнил выписками из меня 1/3 своей книги* «Bürgerthum und Büreokratie», отдавая мне хвалы за «неуклонное беспристрастие». С этою чертою моего характера (поколику она мне в действительности доступна) знакомы и некоторые другие умные люди немецкой национальности в Остз<ейских> провинциях, и это, я думаю, и располагает ко мне редакцию журн<ала> «Nordische Rundschau».[36] Так что же их должно наиболее и наивернее интересовать: художественная сторона моих сочинений или то, что Эккарт называет «беспристрастием», а покойный Щебальский называл в «Русском вестнике» — «профетизмом». Дело наше такое, что его надо обдумать и обсудить переводчику с автором вместе — чтобы иметь план, а не подавать образованной публике переводы в случайном беспорядке. «Скоморох» — вещь не русская, а «Блоха» чересчур русская и едва ли переводимая (по языку). «Сказание о Федоре христианине и Абраме жидовине» — опять не русская, и она хороша только для свирепой и темной черни народной. Я имею насчет выбора иной взгляд, и нам с Вами надо видеться и говорить лицом к лицу. Будьте со мною просты и напишите мне откровенно: какие условия «N. R.» уполномочила Вас предложить мне за «исключительное право перевода». Я не злоупотреблю Вашим словом, и если это сколько-нибудь мне выгодно, — мы сделаемся, и я приеду в Москву именно теперь, когда я устал от многой работы и проехался бы с удовольствием.
Жму Вашу руку.
110
В. М. Лаврову
28 октября 1888 г., Петербург.
Уважаемый Вукол Михайлович!
Хоть Вам, должно быть, теперь и очень недосужно, — однако, пожалуйста, ответьте мне парою строк.
Ко мне обратился некто г. Греве из Москвы с запросом об условиях для уступки исключительного права на перевод всех моих сочинений для немецкого журнала «Nordische Rundschau», изд<аваемого> в Ревеле.
Письмо его было кратко и неясно сообщало, какие условия может предложить мне редакция названного журнала.
Чтобы выяснить дело, я поручил это по дружбе Виктору Александровичу и послал ему в этом смысле письмо по его адресу, а в то же время написал и г. Греве (Маросейка, Петропавл. училище). Через два часа после посылки писем я получил от Гайдебурова известие о постигшем В. А. несчастии. Вечером в тот же день слух об этом стал всеобщим. Я находил лучшим оставить дело без справок. Вчера я получил от г. Греве новое письмо, в котором он пишет, что ездил к В. А. два раза и его не видал и видеть не может. В конверте, где было мое письмо к В. А., было положено тоже письмо г. Греве ко мне, которое для меня имеет значение, а ни к какому делу, постоянному вопросу о переводе моих сочинений, — не нужно.
Усердно прошу Вас справиться у супруги В. А., доставлено ли в их дом мое письмо с письмом г. Греве и где теперь это последнее находится?
Я надеюсь, что такого рода справка не заключает в себе ничего предосудительного и неудобного.
О самом В. А. глубоко сожалею и хочу думать, что не повлечет за собою роковых последствий. Мы здесь обо всем этом в полном недоумении. Кланяюсь Вам и Митрофану Ниловичу Ремезову*.
Преданный Вам
111
К. А. Греве
31 октября 1888 г., Петербург.