Том 11

«Какое утро! — думал он. — И в парке я один… Только я один догадался выйти и…» Но не успел он это подумать, как увидел около себя человека, который так же стоял, держа руки за спиной, и с улыбкой смотрел на деревце. Застигнутый врасплох, мистер Нилсон перестал улыбаться и искоса взглянул на незнакомца. Это был его сосед, мистер Тандрам, хорошо известный в Сити. Он жил здесь уже пять лет. Мистер Нилсон сразу понял неловкость своего положения: оба они были женаты и до сих пор не имели случая оказаться вдвоем и заговорить друг с другом. Сомневаясь в правильности своего поведения, мистер Нилсон все же пробормотал: «Прекрасное утро!» Мистер Тандрам ответил: «О да, чудесное для этого времени года!» Уловив некоторое волнение в голосе соседа, мистер Нилсон отважился взглянуть на него прямо. Мистер Тандрам был примерно одного роста с мистером Нилсоном. У него были такие же упругие розовые щеки, аккуратно подстриженные темные усы и круглые ясные серые глаза. На нем также был черный сюртук. Мистер Нилсон заметил, что, любуясь деревцем, сосед держал за спиной утреннюю газету. И, чувствуя необходимость объяснить свое поведение, он спросил отрывисто:

— Э… Вы не скажете, что это за дерево?

Мистер Тандрам отозвался:

— Я как раз хотел спросить об этом у вас.

Он подошел к дереву. Мистер Нилсон тоже.

— На нем, должно быть, указано, — сказал мистер Нилсон.

Мистер Тандрам первый увидел табличку, близко от того места, где прежде сидел черный дрозд, и прочел вслух:

— Японская айва.

— А! — сказал мистер Нилсон. — Я так и думал. Рано же она зацветает!

— Да, очень рано, — согласился мистер Тандрам а добавил: — В воздухе сегодня словно носится что-то.

Мистер Нилсон кивнул.

— Это пел черный дрозд, — сказал он.

— Да, — подтвердил мистер Тандрам, — я предпочитаю их простым. В их пении звучности больше.

И он посмотрел на мистера Нилсона уже почти дружески.

— Совершенно верно, — пробормотал мистер Нилсон. — Эти экзотические деревья не приносят плодов, но цветы их прелестны! — И он снова взглянул на дерево, думая: «А сосед-то, кажется, славный малый, он мне нравится».

Мистер Тандрам тоже смотрел на цветущую айву. А деревце, как будто обрадованное их вниманием, трепетало, и цветы его пылали. Где-то вдали опять запел черный дрозд. Мистер Нилсон опустил глаза. Ему внезапно пришло в голову, что мистер Тандрам имеет несколько глупый вид; и, словно увидев в нем самого себя, он сказал:

— Ну, мне пора домой. Всего хорошего!

По лицу мистера Тандрама пробежала тень, как будто он тоже заметил вдруг что-то в мистере Нилсоне.

— До свидания, — ответил он, и они разошлись, держа газеты за спиной.

Мистер Нилсон медленно пошел к дому, стараясь отстать от соседа. Он видел, как мистер Тандрам, подойдя к своему дому, поднялся по железной винтовой лестнице. Мистер Нилсон стал подниматься по своей. На верхней ступеньке он остановился.

Косые лучи весеннего солнца, пронизывая цветущие ветви, словно превращали японскую айву в живое существо. Черный дрозд возвратился на старое место и теперь изливал душу в песне.

Мистер Нилсон вздохнул; он снова ощутил странное волнение, сжимавшее ему горло.

Какой-то звук — не то кашель, не то вздох — привлек его внимание. Там, за стеклянной дверью, стоял мистер Тандрам и тоже смотрел в сторону парка, на цветущую айву.

Безотчетно чем-то расстроенный, мистер Нилсон быстро вошел в комнату и раскрыл утреннюю газету.

ЕЩЕ РАЗ

Она проснулась оттого, что малыш толкал ее в грудь; спеленав его потуже, она легла на спину и уставилась в закопченный потолок. В окошко, завешенное до половины рваной ситцевой занавеской, проникал слабый мартовский рассвет. Жалкая каморка окном во двор ничем не отличалась от других подобных каморок на этой улице, простившихся с надеждой, и в ней не было ничего мало-мальски ценного, ничего радующего глаз, если не считать нескольких букетиков фиалок — остатков товара в круглой плетеной корзинке.

Согретый теплом материнского тела, ребенок снова заснул, уткнув в ее шею головку, покрытую мягким пушком; над детской головкой застывшее лицо матери напоминало лицо сфинкса.