Том 11

Вся жизнь лорда Джона Рассела была построена на использовании фальшивых предлогов. Фальшивым предлогом была для него парламентская реформа, фальшивым предлогом — свобода совести, фальшивым предлогом — свобода торговли. Его вера в силу фальшивых предлогов была настолько искренней, что он счел возможным под фальшивым предлогом сделаться не только английским государственным деятелем, но также поэтом, мыслителем и историком. Только этим можно объяснить появление такого вздора, как его трагедия «Дон Карлос, или Гонение» или его «Опыт истории английского правительства и конституции от царствования Генриха VII до настоящего времени», или его «Записки о европейских делах со времени Утрехтского мира»[214]. Благодаря эгоистической узости своего ума Рассел усматривает в каждом предмете лишь tabula rasa [чистую доску. Ред.], на которой ему предоставляется возможность начертать свое собственное имя. Его мнения никогда не зависели от реальных фактов, а, напротив, сами факты зависели в его глазах от того порядка, в котором он излагал их в своих речах. Как оратор он не оставил после себя ни одной достойной упоминания оригинальной идеи, ни одного глубокого изречения, ни одного серьезного наблюдения, ни одного яркого описания, ни одной красивой мысли, ни одного живого намека, ни одной юмористической сценки, ни одного искреннего чувства. «Самая жалкая посредственность», — как признает Робак в своей истории министерства реформы[215], — вот что поразило его слушателей даже в тот момент, когда он совершал величайший акт своей общественной жизни, вносил в палату общин свой так называемый билль о реформе. Он обладает своеобразной манерой сочетать сухую, вялую, монотонную речь, похожую на речь оценщика на аукционе, с ученическими иллюстрациями из истории и какой-то торжественной тарабарщиной на тему о «красотах конституции», «всеобщих свободах страны», «цивилизации» и «прогрессе». Настоящий пыл появляется в нем только тогда, когда он сам лично задет или когда он вынужден своими противниками отказаться от лицемерно принятой им надменной и самодовольной позы и проявляет все признаки потери душевного равновесия. В Англии принято объяснять его бесчисленные неудачи особой врожденной горячностью. В действительности эта горячность тоже является лишь фальшивым предлогом. Она объясняется неизбежным столкновением уловок и вынужденных мер, рассчитанных только на данный момент, с неблагоприятно сложившейся обстановкой в последующий момент. Рассел движим не чувством, а всегда — расчетом, но его расчет так же мелочен, как и оп сам, всегда — только уловка на час. Отсюда постоянные колебания и увертки, внезапные забегания вперед, позорные отступления, вызывающие слова, благоразумно снова проглоченные, гордые обязательства, постыдным образом взятые обратно, и когда все это не помогает — слезы и всхлипывания, цель которых разжалобить весь мир. Вот почему вся его жизнь может рассматриваться либо как систематический sham [обман. Ред.], либо как непрерывный промах.

Может показаться удивительным, как общественный деятель сумел пережить такое множество мертворожденных мероприятий, потерпевших крушение проектов и недоношенных схем. Но подобно полипу, который разрастается после отсечения, лорд Джон Рассел только процветает от этих недоносков. Большинство его планов было выдвинуто лишь для того, чтобы смягчить недовольство его союзников, так называемых радикалов, между тем как соглашение с его противниками, консерваторами, гарантировало ему «удушение» этих планов. Со времени парламентской реформы нельзя назвать ни одной из его «широких и либеральных мер», ни одной «расплаты в счет великой реформы», с судьбой которой он связал бы судьбу своего кабинета. Наоборот. Укреплению и продолжительности его министерства более всего способствовали мероприятия, которые были предложены в угоду либералам и взяты обратно в угоду консерваторам. Были такие периоды в жизни Рассела, когда Пиль сознательно оставлял его у руля правления, чтобы не быть вынужденным делать то, о чем Рассел, как он знал, будет только болтать. В такие периоды тайного соглашения с официальным противником Рассел держал себя вызывающе по отношению к своим официальным союзникам. Он становился храбрым — под фальшивым предлогом.

Бросим взгляд на его прошлую деятельность — с 1830 г. до настоящего времени. Гений посредственности вполне этого заслуживает.

II

Лондон, 1 августа.

«Если бы я был художником», — сказал Коббет, — «я бы изобразил английскую конституцию в виде старого дуба с прогнившими корнями и мертвой верхушкой, с дуплистым стволом, расшатанным у основания и качающимся при каждом порыве ветра, а на него поместил бы лорда Джона Рассела под видом маленькой птички, старающейся все привести в порядок, выклевывая гнездо насекомых на полуистлевшей коре одной из самых низких веток. Некоторые высказывают даже подозрение, что он клюет почки под предлогом очистки коры от вредных насекомых».