Том 11

Это внезапное продвижение союзников почти к самому подножью крепостного вала русских, хотя внешне и отличается от их прежней медлительности и нерешительности, оказывается в действительности явлением того же порядка. Ни системы, ни строгой последовательности не соблюдалось при проведении этой осады, а поскольку всякая осада — это по существу строго последовательная операция, где за каждым завоеванным шагом, чтобы он не оказался бесполезным, надо немедленно добиваться какого-то нового выигрыша, то совершенно очевидно, что союзники вели эту осаду по самому наихудшему из возможных планов. Несмотря на разочарование союзных генералов, когда они впервые увидели район боевых действий, несмотря на промахи, допущенные прошлой осенью во время так называемой первой осады, союзники все же могли бы добиться больших успехов. Не будем здесь совершенно касаться Северной стороны города, как это сделали сами союзные генералы. Они твердо решили атаковать отдельно Южную сторону, рискуя при этом оказаться в городе, над которым господствует недоступное для них укрепление. В связи с этим возникает вопрос: либо союзные генералы считали себя достаточно сильными, чтобы захватить Южную сторону, и в этом случае им придется теперь признать, что они непростительно ошиблись; либо они чувствовали себя слишком слабыми, тогда спрашивается, почему они не обеспечили себя подкреплениями? Теперь уже нельзя отрицать того факта, что в этой «достопамятной и беспримерной» осаде один промах следовал за другим. Видимо, лишения, которые пришлось испытать в условиях зимы, породили дух неодолимой вялости, апатии, усталости как в армии, так и среди генералов. Когда в феврале русские смело вышли за пределы своих укреплений и создали впереди новые оборонительные линии, это, казалось, должно было послужить для союзников достаточным толчком и заставить мобилизовать свои силы; однако Канробер сумел использовать это серьезное предостережение лишь для того, чтобы охладить боевой пыл зуавов, послав их в атаку, в неудачном исходе которой он заведомо был уверен. Работы по рытью окопов возобновились, но скорее с целью создания укрытых путей для штурмовых колонн, чем для выдвижения батарей ближе к противнику. Даже после шести месяцев пребывания союзников у крепости каждое их действие свидетельствует о том, что определенного плана у них не было и пункта для генеральной атаки они не наметили; напротив, старая навязчивая идея захвата Севастополя путем coup de main [смелого удара. Ред.] все еще владеет их умами, мешая осуществлению каждого разумного предложения, препятствуя каждой попытке последовательного продвижения вперед. То немногое, что было сделано союзниками, выполнялось в три раза медленнее, чем ведутся операции при правильной осаде, в то время как непоследовательность действий и отсутствие общего плана не давали даже той уверенности в успехе, которая присуща подобным операциям.

Тем не менее все надежды возлагались на проведенный недавно артиллерийский обстрел. Это являлось главным оправданием всякого промедления и бездействия. Хотя трудно сказать, что ожидалось от этого великого события — от батарей, которые находились на расстоянии 600—1000 ярдов от своих целей, — все же огонь, наконец, был открыт. В первые два-три дня из каждой пушки производилось 150 выстрелов, затем 120, затем 80, 50 и, наконец, 30 выстрелов; после этого бомбардировка была прекращена. Результат оказался едва заметным, если не считать пришедших в негодность пушек и опустевших артиллерийских складов союзников. Пять дней максимально мощной бомбардировки причинили бы русским больший ущерб и дали бы союзникам больше шансов на успех, чем пятнадцать дней артиллерийского обстрела, начатого с огромной силой, но сразу же ослабленного. Но разве союзники при отсутствии боевых припасов и с вышедшими из строя пушками смогли бы использовать эти благоприятные возможности? Не больше, чем теперь; в то же время русские с ослаблением огня и после того, как на них перестали сыпаться градом 50000 снарядов в день, как было в течение первых пяти дней, находятся теперь в значительно лучшем положении, чем это могло быть. Увеличение продолжительности бомбардировки за счет ослабления ее интенсивности является таким крупным и необъяснимым отступлением от всех военных правил, что причиной этого несомненно были соображения политического характера. Когда первые два дня артиллерийского обстрела обманули надежды союзников, необходимость поддерживать видимость канонады во время работы Венской конференции заставила их бесцельно расходовать боевые припасы.