Том 10. Завещание Инки

Эти-то книги и заставили всех посетителей кафе „Париж“ уставиться на маленького гаучо, как на какую-нибудь невиданную доселе диковину. Подумать только: гаучо с книгами! Такого еще никогда и никому видеть не приходилось. Но всеобщее внимание нисколько не смутило этого редкого книголюба. Он очень приветливо произнес, обращаясь ко всем сразу: „Добрый день!“ — и, заметив освободившийся столик, уверенно направился к нему. Усевшись, тут же открыл одну из своих книг и стал как ни в чем не бывало листать ее, время от времени задерживаясь на какой-нибудь странице глазами.

Пробежавший было между столиками шепот сменился глубокой тишиной. Малыш, казалось, загипнотизировал сразу всех посетителей кафе. Но было похоже, что он даже не заметил того, какое впечатление произвел, и спокойно занимался своим делом, не поднимая головы, не реагируя даже на постепенно вновь разгоревшиеся вокруг него споры по поводу предстоящей корриды. К нему подошел официант. Выяснилось забавное совпадение: официант был одного роста со странным маленьким гаучо.

— Чего изволите? — спросил официант.

— У вас имеется пиво? Я хотел бы выпить „церевизии“, как оно именуется по-латыни.

— Да, сеньор, пиво у нас есть, по цене шесть бумажных талеров [10] одна бутылка.

— Принесите мне бутылку, или „ампулу“, а также „лагену“ по-латыни.

Официант с большим удивлением взглянул на странного посетителя, пересыпавшего обычные фразы ученой латынью, но вслух своего удивления выказывать не стал, молча принес бутылку и высокий стакан и наполнил его. Маленький гаучо, однако, не стал немедленно пить пиво: все никак не мог оторвать своих глаз от книги. Однако его прилюдное уединение вскоре было нарушено. И сделал это не кто иной, как все тот же недавний возмутитель спокойствия Антонио Перильо. Подойдя к малышу, он вкрадчиво произнес:

— Прошу прощения, сеньор, но мы, кажется, знакомы.

Гаучо наконец оторвался от книги, встал со своего стула и вежливым тоном ответил:

— Мне очень жаль, сеньор, но я должен вас разочаровать. Вы ошиблись, мы с вами не встречались.

— Понятно. Очевидно, у вас есть причина меня не узнавать. Но я ее не знаю, так что, может быть, вы соблаговолите объяснить мне, в чем состоит эта причина?

— Причина? По-латыни „кауза“, кажется? Впрочем, сейчас это не важно. Гораздо важнее то обстоятельство, что я вас действительно не знаю.

— Но я уверен, что мы уже встречались с вами раньше, правда, не здесь, а в верховьях Ла-Платы.

— Но я никогда там не был, уверяю вас, сеньор! Я вообще всего неделю в Аргентине и за это время еще ни разу не покидал Буэнос-Айреса.

— Но могу я, по крайней мере, узнать, кто вы, собственно, будете и где в таком случае находится ваш дом?

— Мой дом — в Ютербогке, или Ютербоге, а также Ютербокке, выбирайте тот вариант названия моего родного города, который вам больше по душе. Я не возьмусь утверждать, какой из них верный, но сам склоняюсь больше к варианту „Ютербогк“, потому что окончание этого названия объединяет в себе два других его варианта — „бог“ и „бокк“.

— О вашем родном городе мне никогда не приходилось слышать. Будьте добры, скажите, как вас зовут?

— Охотно. Моргенштерн. Доктор Моргенштерн.

— А чем вы занимаетесь?

— Я ученый, или, точнее говоря, исследователь-одиночка.

— И что вы исследуете?

— Я зоолог, сеньор. А в Аргентину прибыл для того, чтобы разыскать останки глиптодонтов, мегатериев и мастодонтов [11].

— О, да я и слов-то таких никогда не слышал!

— Я имею в виду доисторических гигантских броненосцев, ленивцев и слонов.

Лицо эспады вытянулось. В полной растерянности и недоумении он спросил:

— Вы это серьезно, сеньор?

— Да, я нисколько не шучу.

— И где же вы собираетесь искать этих зверей?

— Ну, разумеется, среди животных, обитающих в пампе. Еще неизвестно, все ли из них исчезли во время деливиума.

— Деливиума? А, сеньор, я понял: вы говорите со мной на этом языке, чтобы дать мне тем самым понять, что я вам мешаю…

— Что вы, что вы! Этот язык вполне понятен каждому человеку. Взгляните хотя бы на эти книги, их авторы являются знатоками деливиума — Всемирного потопа, иначе говоря. Вы непременно должны ознакомиться с этими трудами и…

— Нет, умоляю вас, только не это! — перебил его эспада. — Про этих господ я никогда ничего не слышал, а вас, напротив, знаю гораздо лучше, чем вы можете предположить. Неужели вы всерьез полагаете, что этот маскарадный костюм мог изменить вашу внешность до неузнаваемости?

— Маскарадный костюм, говорите? Хм. Должен признать, до определенной степени вы, пожалуй, правы. Я и в самом деле не собираюсь менять профессию и становиться на всю оставшуюся жизнь гаучо.

— А почему бы и нет, сеньор? Вы же, как я помню, отлично ездите верхом.