Том 10. Рассказы. Очерки. Публицистика. 1863-1893.

Столько было толков о загадочном «дикаре», появившемся где—то на Западе, что я в конце концов счел своим долгом выехать на место и взять у него интервью. Если верить газетам, в этом существе и его необыкновенных поступках было что—то своеобразное и романтически трогательное. Его изображали волосатым, с длинными руками, сильным и высоким, безобразным и неуклюжим; он старается не попадаться на глаза мужчинам, но внезапно и неожиданно вырастает перед женщинами и детьми; вооружен дубинкой, но никогда и пальцем никого по трогает, не считая лишь овец и тому подобной легкой добычи; не прочь выпить и поесть, но непривередлив: качество, количество и свойства еды и напитков его не занимают; живет в лесу, как дикий зверь, но нравом кроток; стонет, иногда воет, но членораздельных звуков не издает. Таков был Старый Козопас, как его расписывали газеты. Я чувствовал, что история его жизни должна быть печальной—историей страдании, разочаровании и изгнания, историей людской бесчеловечности в том или ином ее виде... и я хотел выведать у него его тайну.

— Поскольку, по вашим словам, вы представитель прессы, я намерен рассказать вам все, что вы желаете услышать, — заявил дикарь. — Вскоре вы поймете, почему, так старательно избегая разговоров со всеми прочими людьми, я хочу открыться газетчику. Теперь послушайте мою удивительную историю. Я родился почти одновременно с тем миром, в котором мы живем. Я сын Каина.

Как?

Собственными ушами я слышал извещение о потопе.

Что?

Я отец Вечного Жида.

Сэр!

Я отодвинулся подальше от его дубинки и продолжал записывать, все время с опаской поглядывая на своего собеседника. Он невесело усмехнулся и продолжал:

Когда я озираюсь на мрачную пустыню веков, я вижу множество мерцающих точек, хорошо мне знакомых и памятных. Ах, сколько лье я прошел! сколько всякой всячины видел! сколько событий приобрели громкую известность благодаря моему содействию! Я присутствовал при убийстве Цезаря. Я шел в Мекку вместе с Магометом. Я участвовал в крестовых походах и был подле Готфрида Бульонского, когда он водружал стяг крестоносцев на стенах Иерусалима, я...

Простите, одну минутку. Вы давали эти сведения какому—нибудь другому печатному органу? Могу ли я...

Не перебивайте! Я был на вантах «Пинты» смеете с Колумбом, когда его взору открылась Америка. Я видел, как обезглавили Карла Первого. Я был в Лондоне, когда был раскрыт Пороховой заговор. Я присутствовал на процессе Уоррена Гастингса. Я был на американской земле, когда шла битва при Лексингтоне, когда провозгласили Декларацию, когда сдался Корнваллис, когда умер Вашингтон. Я вступил в Париж вместе с Наполеоном, бежавшим с Эльбы. Я был среди вас, когда вы стали под ружье и снаряжали флот перед войной тысяча восемьсот двенадцатого года, когда южане обстреливали Самтер, когда пал Ричмонд, когда убили президента. Во все века я помогал праздновать триумфы гениев и успехи победителей, ставить мир в известность об опустошениях, произведенных бурями, огнем, чумою, голодом.

— Что и говорить, ваша жизнь богата событиями. Но в таком случае позвольте мне задать вам вопрос: что побудило вас обосноваться в этих скучнейших канзасских лесах, когда вы так привыкли к тревогам в течение... я бы сказал... столь — будем называть вещи своими именами! — ...столь продолжительного отрезка времени?

— Слушайте. Когда—то я был почтенным слугою благородных и прославленных мужей, — тут он вздохнул и провел волосатой рукой по глазам, — но в нынешние жалкие времена я сделался рабом шарлатанов и газет. Мне не дают ни минуты покоя, гоняют с места на место, иной раз я появляюсь с трафаретом и кистью и пачкаю заборы кабалистическими надписями, иной раз выступаю в уродливой и нелепой роли по требованию какой—нибудь напористой газеты. Несколько недель назад я присутствовал при ограблении Атлантического банка — том самом, помните? — едва переведя дух после невероятной шумихи по случаю завершения строительства Тихоокеанской железной дороги. Сразу вслед за тем меня похитили нью—йоркские газеты и, тиражей своих ради, заставили совершить зверское убийство; потом — свадьба патриархально настроенного миллионера; потом — восторженные крики на большой регате; потом, чуть только у меня зашевелилась надежда, что моим старым костям дадут хоть немного передохнуть, как, пожалуйста, — меня спроваживают в эти унылые дебри, и я должен разгуливать грязный и обросший и нести какую—то неразбериху, всех пугать, валить заборы, подстерегать овец, носиться повсюду с дубинкой, — одним словом, разыгрывать «дикаря», и все — чтобы угодить ораве бешеных писак! По всему континенту, из конца в конец, меня изображают гориллой, отдаленно схожей с человеком, и все дли того, чтобы угодить этим щелкоперам, этим грязным подошлем!

— Ах вы бедняга, перекати—поле!