Том 10. Рассказы и повести

Щегольски одетый, в белой тужурке, мичман, в фуражке по прусскому образцу, входящему в моду, безбородый, с закрученными кверху усами, недурной собой, бойкий и не без апломба на вид молодой человек, резким, отрывистым голосом вызвал фалгребных и встретил Артемьева, приложив с официальною напускною серьезностью к козырьку свои выхоленные белые пальцы с несколькими кольцами на мизинце и не без церемонного любопытства рассматривая нового старшего офицера.

О назначении Артемьева на «Воина» уже знали из телеграммы, полученной из Петербурга капитаном.

— Командир дома? — спросил Артемьев, протягивая руку.

— Дома. Только что позавтракал. Верно, еще не спит.

Этот бойковатый, навязывающийся на фамильярность мичман, напомнивший Артемьеву новый во флоте тип «аристократических сынков» и хлыщей, которые рисуются декадентскими взглядами, хорошими манерами, — не понравился Артемьеву, и он с большею сухостью проговорил:

— Велите принять со шлюпки мои вещи и пошлите доложить командиру, что я прошу позволения явиться к нему.

И мичман, уже скорее с почтительным видом подчиненного, промолвил:

— Есть. Прикажете снести в вашу каюту?

— Разве старший офицер уехал?

— Две недели тому назад! Уж мы целый месяц стоим здесь! — прибавил мичман.

И, иронически почему-то усмехнувшись, отдал приказания.

Через минуту сигнальщик доложил:

— Командир просят в каюту!

Артемьев пошел вниз, а мичман Непобедный решил, что новый старший офицер — не из «порядочного общества». Да и фамилия!.. «Что такое Артемьев?» — проговорил мичман.

— Честь имею явиться. Назначен старшим офицером!

Кругленький, толстенький, небольшого роста, упитанный человек лет сорока, в тужурке, с большою бородой, маленькими живыми глазами, лысый, с маленьким брюшком и добродушным лицом, точно сорвался с дивана и торопливыми, суетливыми шажками приблизился к Артемьеву и протянул пухлую, с ямками, короткую руку.

И, как будто о чем-то вспомнив, он вдруг принял серьезный начальнический вид командира, то есть нахмурил лоб, откинул кверху свою круглую голову, приподнялся на носках, словно бы стараясь казаться выше ростом, и неестественно внушительным тоном, который казался ему необходимым по его положению и который сам казался ему и не к месту и стеснительным, проговорил, слегка понижая свой крикливый голос:

— Получил о вашем назначении телеграмму… Очень рад… Знаю по вашей репутации… Уверен, что приобрету в вас хорошего помощника… И… тому подобное…

Капитан запнулся и несколько раз повторил: «И тому подобное», — слова, которыми несколько злоупотреблял и не всегда кстати.

Но, словно бы убедившись, что играть в начальника и приискивать глупые слова совершенно достаточно, он приветливо растянул рот, открывая блестящие зубы, улыбнулся и глазами и лицом, пригласил садиться и радушно спросил, завтракал ли Александр Петрович, и, узнав, что Артемьев завтракал, предложил рюмку «мадерцы».

Артемьев отказался и от вина.

— Так стакан чайку… Эй, Никифоров! Чаю! У меня отличный коньяк… Надеюсь, мы поладим и ссориться не будем. Не люблю я, Александр Петрович, ссориться… И без того здесь отчаянная скука… Вот увидите… Так чего еще ссориться! Мне год отзванивать ценз… А вы на сколько лет к нам?

— На три! — недовольно протянул Артемьев.

— Долгонько!

И капитан меланхолически свистнул.

— Ведь и вы, Александр Петрович, женаты. И я имел честь встречать вашу супругу. Конечно, не в разводе?.. — шутливо прибавил Алексей Иванович.

— И не разведен, и трое детей, Алексей Иванович!

— В некотором роде: «бамбук»!

Толстый капитан зажмурил глаза и рассмеялся необыкновенно добродушным, заразительным и приятным смехом.

— Просились сюда? — уверенно спросил он.

— Назначили. И никак не отвертелся, Алексей Иванович, — смеясь, ответил Артемьев.

И подумал:

«Добрый человек этот Тиньков. С ним, конечно, будем ладить!»

— А я, батенька, просился. Пять детей детворы, — я ведь большую часть службы отстаивался по летам на мониторах в Транзунде! — довольно усмехнулся при этом капитан. — Ну, долги… И тому подобное… Надел мундир и к Берендееву… Понимаете?.. Поневоле попросишься и в эти трущобы…

Вестовой подал чай. Алексей Иваныч подлил fine champagne [32]гостю и подлил себе.

Видимо обрадованный, что может поболтать с новым порядочным человеком, да еще с помощником, с которым можно нараспашку посудачить о высшем начальстве, капитан начал расспрашивать о том, что нового в Петербурге и в Кронштадте, остается ли Берендеев на своем месте, или, в самом деле, назначат Нельмина («Порядочный-таки прохвост и все такое!» — вставил Алексей Иванович), и, узнавши от Артемьева, что Берендеев не уходит, капитан, вероятно, по случаю такого приятного известия, подлил себе еще коньяку и подлил гостю и, отхлебнув чаю, проговорил:

— По крайней мере наш старик — не шарлатан. Честный и справедливый, и работящий. Ему не смеют нашептывать… И тому подобное… Шалишь…

Посудачив с удовольствием о разных начальниках центрального управления, Алексей Иванович познакомил своего старшего офицера и с начальником эскадры, контр-адмиралом Парменом Степановичем Трилистниковым.