Том 10. Публицистика (86)

Жил я в новенькой деревне, не видел веселья,
Только видел я веселье в одно воскресенье.
По задворочке девица водицу носила,
Не воду носила, – дорожку торила.
Два ведерочка дубовы, обруча кленовы;
Коромысло тонко гнется, свежа вода льется,
Не свежа вода льется, – девица смеется.
В окошечко парень смотрит, два словечка молвит:
«Если б ты, моя милая, не такая была,
Не такая, радость, была, прочих не любила,
Ты бы прочих не любила, меня не сушила».

А вот усвоил эту песню г-н Багрин:

Воду девица носила,
Дорожку торила.
Коромысло гнется-гнется,
Вода льется-льется…
Вода плещется и льется,
Девица смеется,
А в окно молодчик (?) смотрит,
Девице он молвит:
«Кабы ты, моя милая,
Не была такая,
Не была бы, радость, такая:
Других не любила,
Ты других-то б не любила,
Меня б не крушила».
Коромысло гнется-гнется, (?)
Вода льется-льется, (?)
Вода плещется и льется, (?)
Девица смеется… (?)

Нужно особенно умудриться, чтобы так, разрушая ритм, размер и смысл, исковеркать песню. А вся книга состоит из подобных переделок.

Выпущена книга г-на Багрина с вымышленным предисловием и удостоена восторженной рецензии «Нового времени»… Но все-таки мы посоветовали бы г-ну Багрину уничтожить эту плохую книжку, чтобы не портить вкус к народному у доверчивой публики.

[О красоте в современной жизни] *

Когда искусство изобразит современную нам жизнь, найдя в ней прекрасное и плохое, смешное и поэтичное, – тогда красота в жизни станет видимой и жизнь начнет подчиняться пределам, обозначенным искусством.

Искусство наших дней пока еще не питается современной жизнью; прекрасное ищет оно в прошлом, а в настоящем создало лишь «Мелкого беса» и литературу самоубийц – единственный символ – газетную хронику. Поэтому говорить о современной красоте нельзя – ее нет, но она будет: искусство уже пережило развал и готовится к великой своей всегдашней задаче.

Об идеальном зрителе *

Автор. Уверяю вас, как песня, сказка, сказание и апокриф, так же и театр создается народом.

Режиссер. Действо «О царе Максимилиане», солдатские пьесы?

Автор. Нет, весь театр; исключая, пожалуй, последнего времени, когда именно и заговорили об упадке.

Режиссер. Вы говорите о стремлении к современности? О темах, которые поневоле выдвигаются новою жизнью?

Автор. Меня сейчас не интересует тема – от лишнего плохого произведения театр не выиграет. Я говорю, что участие народа в том, – как играть пьесу, а не в том, – что разыгрывать на театре. Ведь Титания влюбилась в первого встречного, таков закон Оберона. Это безразличие объекта и важность лишь очарования чувства есть великая насмешка над любовью и также зерно, из которого вырастает театр.

Режиссер. Надеюсь, вы говорите только о театре?

Автор. Конечно. Романическое искусство, например, включает в себя иные элементы: мораль или ее антитезу и т. п. Театр же может обойтись и без морали. Никого не интересует, нужнее ли искусство железнодорожных мостов, важна лишь и существенна в нем одна черта: чтобы тот, кто творит и кто воспринимает, испытывали одинаковую радость претворения неуловимого чувства в четкие формы. Вот на этой радости, возникающей между актером и зрителем, и стоит театр.

Режиссер. Вы говорите о народе, но ваш народ-зритель вчера смотрел «Леду» Каменского, сегодня идет к нам; я уважаю зрителя в теории и все-таки хотел бы играть при пустом зале.

Автор. Попробуйте – через неделю ваши актеры перестанут бриться… а еще через неделю сойдут с ума. Меня уверял один мой приятель: играя, он представляет, что во всем, полном людей, зале сидит какой-то один зритель, который совершенно чувствует каждое его слово. По праздникам, когда приходит случайная толпа, этот актер не испытывает подобного чувства и говорит свою роль, как автомат. Вот этот невидимый зритель и есть то, что дает театру жизнь, без чего он мертв, не существует… Сколько бы театр ни вложил таланта и ума в постановку, если в зале этого зрителя нет – спектакль превращается в выставку декораций и в чтение ролей… Найти этого зрителя – вот задача театра…

Режиссер. А для этого поставьте злободневную пошлятину.